Донна Леон - Друзья в верхах

Карраро вернул удостоверение Брунетти:

— У нас, в приемном покое, нет рентгеновского аппарата, поэтому, когда мы увидели его руки, мы отправили его в отделение рентгенологии, а потом уж в травматологию. Это был единственный вариант. Любой врач сделал бы то же самое.

«Любой врач в Оспедале Сивиле», — подумал Брунетти, но вслух ничего не сказал.

— Руки были сломаны? — спросил Брунетти.

— Конечно, обе и в двух местах. Мы отправили его туда, наверх, чтобы на переломы наложили гипс. Больше мы ничего не могли сделать. Стандартная процедура. После этого его, вероятно, отправили бы куда-нибудь еще.

— В нейрохирургию, например? — предположил Брунетти.

Вместо ответа Карраро пожал плечами.

— Прошу прощения, Dottore, — произнес Брунетти не без ехидства. — Боюсь, я не расслышал ответ.

— Да, возможно именно туда.

— Вы заметили какие-либо другие повреждения, указывающие, что пациента следует направить в отделение нейрохирургии? Вы отметили это в своем отчете?

— Думаю, да, — уклончиво ответил Карраро.

— Думаете или уверены в этом? — настаивал Брунетти.

— Уверен, — наконец признал Карраро, заливаясь краской не то гнева, не то смущения. — Эти рекомендации зафиксированы на рентгеновском снимке.

«Долго ли протянешь, если доверишь свое здоровье этому человеку?!» — вопросил сам себя Брунетти.

Под пристальным взглядом комиссара Карраро перестал пыжиться и превратился в обыкновенного больничного служащего, дрожащего от мысли, что любое подозрение в небрежности скорее вменят в вину ему, чем тем, кто на самом деле занимался лечением Росси.

— Если травматологи не смогли обеспечить ему дальнейшее лечение, это не моя вина. Вам надо побеседовать с ними, — попытался переложить ответственность на других Карраро.

— Насколько серьезной была рана на голове? — спросил Брунетти.

— Я не нейрохирург, — тут же среагировал Карраро.

«И это к лучшему!» — вздохнул про себя Брунетти. Он испытывал искушение сказать доктору, что его присутствие в больнице не имеет никакого отношения к возможной ответственности за профессиональную небрежность при лечении пациента, но он сомневался, что Карраро поверит ему, а если даже и поверит, вряд ли что-то изменится. За годы службы в полиции он имел дело с людьми самых разных профессий, и его богатый опыт позволил ему усвоить тот факт, что лишь у военных и мафии (а также, пожалуй, среди священнослужителей) существовала настолько крепкая круговая порука, как среди медицинских работников. Они блюли свое единство даже в тех случаях, когда ценой их отказа выдать корпоративные секреты могли стать истина, справедливость и сама человеческая жизнь.

— Спасибо, Dottore, — произнес Брунетти, заканчивая разговор и явно удивляя своей внезапной уступчивостью собеседника. — Я бы хотел его увидеть.

— Увидеть Росси?

— Да.

— Он в морге, — сообщил Карраро, и его голос казался таким же холодным, как и названная им обитель скорби. — Вы знаете, как пройти?

— Знаю.

К счастью, путь Брунетти лежал через центральный внутренний дворик больницы, так что у него была возможность мельком увидеть небо и цветущие деревья. Ему было жаль, что он не мог хорошенько рассмотреть прекрасный узор плотных облаков, видневшихся сквозь цветущие розовые кусты. Он свернул в узкий проход, который вел в прозекторскую, испытывая смутное беспокойство: его огорчила мысль о том, насколько хорошо он знаком с этой дорогой смерти.

У входа комиссара встретил служитель морга. Это был человек, на протяжении десятилетий имеющий дело с мертвецами, хранитель их безмолвия. Служитель узнал Брунетти и поприветствовал кивком головы.

— Хочу глянуть на Франко Росси, — объяснил свое появление Брунетти.

Еще один кивок. Брунетти вошел в помещение, где на высоких столах лежали прикрытые белыми простынями тела. Служитель повел Брунетти к противоположной стороне, остановился у одного из столов, но не стал снимать простыню. Брунетти пригляделся: бугорок носа, затем неровная поверхность с двумя горизонтальными буграми, должно быть, гипсовыми повязками на руках, и ниже — две пирамидки ступней.

— Он был моим другом, — сказал Брунетти скорее самому себе и стянул полотно с лица.

Сине-багровая вмятина над левым глазом нарушала симметрию лба, который выглядел странно сплющенным, как будто его стиснули огромные ладони. В остальном это было то же самое лицо, простое и ничем не примечательное. Паола когда-то рассказывала мужу, что Генри Джеймс, чье творчество она изучала уже много лет, относился к смерти как к «чему-то необычайному», но в том, что сейчас предстало перед глазами Брунетти, не было ничего выдающегося: все блекло, обезличенно, холодно.

Он набросил простыню на лицо трупа, испытывая жгучее желание узнать: неужто эти изуродованные останки, более всего напоминающие восковую куклу, и есть Франко Росси; а если Росси здесь нет, почему этому опустевшему вместилищу духа принято оказывать почести и относиться к нему с опасливым уважением?

— Спасибо, — поблагодарил он служителя и вышел из морга.

Во внутреннем дворике было так тепло, тут так вольно дышалось, что Брунетти ощутил чисто физиологическую, звериную реакцию: волоски сзади на шее, вздыбившиеся в морге от холода и ощущения близкой смерти, улеглись на место. Он подумал о том, что надо бы зайти в травматологию и послушать, какие аргументы врачи станут приводить в свое оправдание, но тут он представил разбитое лицо Росси и уже ничего не хотел, кроме как поскорее выйти из удушающих пределов больницы. Поддавшись своему желанию, он ушел. У регистратуры немного задержался, на сей раз предъявив свое удостоверение, и спросил адрес Росси.

Дежурный быстро нашел адрес и даже записал номер телефона. Где-то в районе Кастелло, сообразил Брунетти и спросил дежурного, не знает ли тот, как добираться; дежурный считал, что надо миновать церковь Санта-Джустина и искать рядом с магазином, в здании которого раньше была больница.

— Кто-нибудь интересовался им? — спросил Брунетти.

— Никто, по крайней мере в мою смену, комиссар. Но сотрудники больницы обязательно позвонят его родным, так что те будут знать, куда приходить.

Брунетти посмотрел на часы. Был почти час. Интересно, Франко Росси приходил обедать домой или перекусывал неподалеку от места службы? И что он, Брунетти, вообще знает о Росси? Знает, что Росси работал в Кадастровом отделе муниципалитета и умер в результате падения. Помимо этого, ему было известно только то немногое, что он вынес из их единственной короткой встречи и еще более короткого телефонного разговора. Росси был исполнительным и робким — почти клише педантичного бюрократа. И еще он наотрез отказался выйти на террасу: панически боялся высоты.