Джон Андервуд - Код Шекспира

Грин предостерегал других писателей, основываясь на собственном опыте общения с Шекспиром, который, будучи совладельцем театра, нанял его для написания пьес. После чего Потрясатель Сцены, являясь дельцом, посчитал, что может заявить на них свои «права»? Джейк сидел и смотрел в пространство. Дело большое. Это уже не просто агент. Очень похоже на елизаветинский эквивалент голливудского продюсера. Бард не продавал пьесы студиям, как делают сегодняшние агенты. Он покупал их от имени своих нанимателей, которые позже стали его партнерами, чем как раз и занимается амбициозный продюсер, точнее, исполнительный директор студии. Из прошлых интервью Джейк знал, что очень немногие из сегодняшних или вчерашних продюсеров в состоянии удержаться от соблазна, по крайней мере, сделать вид, что они что-то написали. А также, что в современном Голливуде все продюсеры и исполнительные директора были либо специалистами по правовым аспектам бизнеса, либо имели степень магистров делового администрирования. Они были бизнесменами, а не творческими людьми.

Шекспир и Голливуд? Он записал и остановился, чтобы обдумать новую мысль.

Седовласый мужчина в мятом костюме прошел мимо кабинки Джейка и наградил его сердитым взглядом сквозь стеклянную перегородку. На мгновение Джейк встретился с ним глазами, и у него возникло ощущение, будто ему в тело вошла отравленная стрела. Этого ему хватило. Инстинкт подсказал, что за ним снова следят. Он поднялся на ноги.

— Прошу меня простить, могу я вам помочь?

Но мужчина поспешил скрыться среди полок с книгами. Джейк хотел было последовать за ним, но потом решил, что не хочет оставлять без присмотра свои записи и книги, лежавшие в кабинке. Он неохотно снова сел и попытался сосредоточиться.

Напряженный, постоянно настороже, он задумчиво изучал дескриптивные фразы и термины, которые подчеркнул в тексте Грина, но не нашел среди них ничего, что бы показалось ему синонимичным слову «бард».

Его внимание привлек еще один абзац: «Сюда я могу включить еще двоих, что писали для этих чопорных джентльменов: но пусть их собственные труды станут свидетельствовать против их грехов, если они станут и дальше поддерживать крестьян».

Джейк принялся систематизировать свои записи. Кто был «грешником» и почему? Потому что они имели дело с этим человеком? Кто в театральном мире того времени был родом из крестьян? Говорит ли это о происхождении Шекспира, несмотря на то что он посмертно коронован? Грин предупреждал своих коллег, что они не должны «поддерживать» крестьян. Поддерживать означает помогать. Помогать «крестьянам», необразованным деревенским выскочкам, которым удалось занять высокое положение. Но как поддерживать и помогать? Не давать им пьес, потому что, очевидно, Грин считал, что компенсация за это была недостаточной, если не сказать грабительской.

Вернувшись к биографиям, Джейк довольно скоро убедился, что фактически о жизни Уильяма Шекспира известно очень мало и что по большей части это всего лишь предположения. Или, как написал Марк Твен, догадки. И снова где-то на задворках его сознания зазвонил колокольчик, и он попытался привести мысли в порядок и вспомнить. Может быть, дело в том странном разговоре с Десмондом Льюисом, который состоялся у них во Флориде? Но он по-прежнему был окутан туманом. Они выпили несколько бутылок великолепного калифорнийского вина на тех выходных. По своему опыту судебного журналиста Джейк знал, что эти предположения и размышления не имели бы никакого веса в суде. Они не более чем слухи.

Он нашел биографа, которого упоминал Блоджетт, — Джона Обри — и, просматривая книгу, наткнулся на заинтересовавшие его факты. По словам Обри, крестный сын Шекспира, Уильям Давенант, заявил, что, появившись в Лондоне, Шекспир поначалу был чем-то вроде елизаветинского аналога голливудского парковщика. Он присматривал за лошадьми зрителей во время спектаклей, и это продолжалось до тех пор, пока Генри Бербеджу не пришлось перенести свой театр на другой берег Темзы. После чего зрители, очевидно, приезжали на пароме.

Джейк сделал запись: «Для тех, кто не читает Дика Фрэнсиса и не ходит на бега: человек, занимающийся лошадьми, называется конюх».

Значит, вот на что намекал Блоджетт, когда он спросил его про «убогих конюхов».

Интересно, а что представлял собой этот Давенант? Джейк решил поискать, что о нем известно. И нашел биографию, написанную Виктором Гюго, где говорилось: «Шекспир время от времени наезжал в Нью-Плейс. На полпути своего короткого путешествия он бывал в Оксфорде, а там — на постоялом дворе „Краун“, где познакомился с хозяйкой, красивой, умной женщиной, женой благородного хозяина постоялого двора по имени Давенант. В 1606 году миссис Давенант родила сына, которого назвали Уильям; а в 1644-м сэр Уильям Давенант, получивший титул из рук короля Карла I, написал в Рочестер: „Да будет вам известно, потому что это делает честь моей матери, что я сын Шекспира“».

Может быть, именно этим объясняется слово «Оксфорд» в списке Льюиса? Джейк обнаружил, что Обри постоянно вспоминает о Давенанте. Он заметил, что именно Обри шекспироведы цитировали, приводя его слова в качестве «доказательства» того, что юный Шекспир, служивший учеником в мясной лавке в Стратфорде, уже тогда демонстрировал литературные способности. Обри писал, что «когда он убивал теленка, он делал это весьма изящно и произносил речь». Возможно, что-нибудь пафосное о морали? И снова перед Джейком возник образ Актера, необыкновенно хвастливого, выдающего себя за поэта-импровизатора и имеющего склонность к напыщенным речам. В особенности после пары кружек эля на постоялом дворе миссис Давенант в Оксфорде.

Джейк записал в своем блокноте: «Декламация скверных стишков или произнесение речей во время разделки туш не делает человека поэтом».

Он с интересом обнаружил, что тем временем сам Давенант прославился как поэт и даже заслужил себе место в «Уголке поэтов». [28] Часть Вестминстерского аббатства, где похоронены выдающиеся поэты. Несмотря на то, что его собственные произведения, по словам биографа Джозефа Найта, были «невыносимо скучными». Яблоко от яблони недалеко падает?

Когда Джейк возвращался на Денмарк-стрит, мысли путались у него в голове, и он не заметил, что за ним снова следят. На сей раз Наблюдатель был в машине (в черном седане) и разговаривал с кем-то по мобильному телефону.

Кое-кто еще, спрятавшись в алькове рядом с входом, наблюдал за тем, как он покидал библиотеку: седовласый мужчина, сердце которого наполняла ярость.

Тем временем, возвращаясь домой, Джейк размышлял о том, что, если кто-то из академических кругов, например человек вроде Десмонда Льюиса, осмелился выступить против общепринятого мнения, что Шекспир был гением и автором великих произведений, чему учили и на чем настаивали остальные, подвергнув сомнению источники их сведений, неудивительно, что он стал парией. Достаточно ли этого, чтобы ему угрожала физическая опасность? Насколько могущественно имя Шекспира в британских умах, сердцах и официальных учреждениях? Имеется ли американский эквивалент, который никто не решается подвергнуть сомнению или очернить? В политике, возможно, но не в литературе. Если бы кто-нибудь написал книгу, направленную против Твена или Готорна, общественное мнение этого даже не заметило бы. Кроме того, репутации Барда уже угрожали сторонники Бэкона и многие другие. Должно быть что-то еще.