Камилла Лэкберг - Вкус пепла

Дальше все происходило очень быстро. Она вдавила до упора педаль газа, и машина послушно рванула на ничего не подозревающую жертву. Агнес мчалась напрямик через лужайку, и только когда автомобиль оказался от него в нескольких метрах, Пер-Эрик что-то почувствовал и обернулся. На долю секунды их взгляды встретились, затем его ударило прямо в живот и расплющило о капот его собственного «вольво». Вытянув руки, он упал и остался лежать на радиаторе ее машины. У нее на глазах его веки в последний раз дрогнули и медленно опустились.

Сидевшая за рулем Агнес улыбалась. Никому не позволено безнаказанно ее предавать!

Анна проснулась с тем же чувством безнадежности, с каким встречала каждое утро. Она уже не помнила, когда ей в последний раз удавалось проспать ночь напролет: теперь она проводила ночные часы в раздумьях, как ей и детям выбраться из той ситуации, в которой они оказались по ее вине.

Рядом мирно сопел Лукас. Иногда он ворочался во сне и накрывал ее рукой, и тогда она стискивала зубы, чтобы от отвращения не выскочить из кровати. Но, зная, что за этим последует, предпочитала терпеть.

В последние дни ход событий словно ускорился. Его припадки стали повторяться чаще, и у нее появилось чувство, будто она застряла вместе с Лукасом внутри какой-то спирали, по которой они оба со все увеличивающейся скоростью катятся в бездну. Выбраться из нее суждено только кому-то одному. Кому — она не знала, но существовать вместе в одном времени они уже не могли. Где-то она вычитала теорию, которая гласила, что рядом с нашей землей имеется другая, параллельная, а там у каждого живого существа есть свой двойник, и если эти двойники встретятся, то тем самым мгновенно уничтожат друг друга. Вот так было и у них с Лукасом, только их взаимоуничтожение происходило медленнее и мучительнее.

Уже несколько дней они не выходили из квартиры.

Услышав голос Адриана из угла, где лежал его матрас, Анна осторожно встала. Нельзя, чтобы он разбудил Лукаса.

Вместе с мальчиком она вышла на кухню и начала готовить завтрак. Лукас последнее время почти не ел и так исхудал, что одежда висела на нем, как на вешалке, но все равно требовал, чтобы она готовила еду три раза в день и в определенные часы накрывала на стол.

Адриан капризничал и не хотел садиться в свой детский стульчик. Она в отчаянии шикала на него, но его никак не удавалось успокоить, потому что и он плохо спал по ночам, а во сне, вероятно, видел кошмары. Он шумел все громче и громче, и Анна ничего не могла с ним поделать. Тут в спальне зашевелился Лукас, и одновременно Эмма громко стала звать ее, и у Анны упало сердце. Первым ее побуждением было спасаться бегством, но она знала, что это бесполезно. Надо было собираться с духом, чтобы, по крайней мере, уберечь детей.

— What the fuck is going on here! [22] Что тут, черт возьми, происходит? (англ.) — На пороге возник Лукас, все с тем же странным выражением в пустых, безумных и холодных глазах.

Анна знала, что это их будущая погибель.

— Can't you get your children to shut the fuck up? [23] Неужели ты, черт возьми, не можешь унять своих детей? (англ.) — Он произнес это не громогласно и угрожающе, а почти дружелюбно, но подобного тона она страшилась больше всего.

— Я стараюсь, как могу, — по-шведски ответила она и сама услышала, что ее голос звучит как мышиный писк.

Адриан в детском стульчике уже дошел до истерики: громко кричал и колотил по столу ложкой.

— Нет — кушать, нет — кушать! — твердил он.

Анна в отчаянии пыталась его успокоить, но он так разошелся, что уже не мог перестать.

— Ну, не будем кушать. Не хочешь, и не надо. Можешь не кушать, — уговаривала она ребенка, вытаскивая его из креслица.

— He's gonna eat the bloody food, [24] Сейчас же чтобы съел свою проклятую еду! (англ.) — произнес Лукас все тем же спокойным голосом.

У Анны все внутри заледенело. Адриан отчаянно брыкался, требуя, чтобы его спустили на пол, не желая снова садиться на стульчик, куда она пыталась его водворить.

— Не хочу кушать, не хочу кушать, — кричал он во весь голос, и Анна уже еле удерживала его на месте.

С видом холодной решимости Лукас взял со стола кусок хлеба из тех, что Анна успела нарезать. Взяв одной рукой Адриана за голову и стиснув ее железной хваткой, он другой рукой начал запихивать хлеб ему в рот. Малыш отчаянно замахал ручонками, сначала сердито, затем в паническом страхе, потому что огромный кусок хлеба заполнил ему весь рот и не давал дышать.

Анна сначала оцепенела, затем в ней пробудился древний материнский инстинкт, и весь страх перед Лукасом исчез, как не бывало. Единственное, о чем она сейчас думала: надо защитить своего детеныша. В кровь хлынул адреналин. С первобытным рычанием она оторвала руку Лукаса от ребенка, быстро вынула хлеб изо рта Адриана, у которого уже по щекам ручьями текли слезы. Затем она обернулась, чтобы отразить нападение Лукаса.

Все быстрее и быстрее кружилась спираль, увлекая их обоих в бездну.

Мельберг тоже встал утром с каким-то неприятным чувством, но по сугубо эгоистическим причинам. В течение ночи он несколько раз просыпался в липком поту, потому что ему снилось, как его самым бесцеремонным образом выгоняют со службы. Нельзя допустить, чтобы это произошло на самом деле. Должен же быть какой-то способ снять с себя ответственность за вчерашнее злосчастное происшествие. И в качестве первого шага к достижению этой цели нужно уволить Эрнста — тут не может быть двух мнений. Мельберг признавался себе, что в последнее время слишком ослабил вожжи в отношении Лундгрена, а все потому, что в какой-то мере воспринимал его как родственную душу. Во всяком случае, с ним он чувствовал гораздо больше общего, чем с прочей шушерой в отделении. Но в отличие от самого Мельберга Эрнст проявил катастрофическое отсутствие здравого смысла, и это его погубило. А ведь Мельберг действительно считал его поумнее.

Со вздохом он спустил ноги с кровати и, почесываясь, взглянул на часы. Почти девять. Можно еще успеть на работу в последнюю минуту, но вчера пришлось задержаться до восьми, так как надо было тщательно обсудить все случившееся. Он уже начал оттачивать формулировки, которые употребит в докладе вышестоящему начальству: там надо особенно следить, чтобы не наболтать лишнего. Сейчас главная задача — минимизировать ущерб.

Он вышел в гостиную и на секунду остановился, чтобы полюбоваться на Симона. Тот лежал на диване и храпел с разинутым ртом, свесив одну ногу за край. Одеяло свалилось на пол, и Мельберг с гордостью отметил, что передал сыну свои физические данные. Симон был не какой-нибудь там худосочный недомерок, а крепко сбитый юноша, так что если он поработает над собой, то наверняка будет весь в отца.