Крейг Макдоналд - Убить Хемингуэя

Боль снова усилилась, стала практически постоянной. Ханна снова позвала на помощь, время от времени, между схватками, швыряя книги в окно.

Боль тоже изменилась. Она теперь понимала, что роды в самом деле начались, и уже нет времени надеяться на чудесное избавление, на то, что ее кто-нибудь найдет.

Ханна понимала, что ей следует подготовиться.

Взвизгивая от боли, которая сопровождала каждое движение, Ханна с трудом вытащила ящик комода и высыпала оттуда аккуратно сложенные простыни и одеяла. Трясущимися руками она расстелила одеяло в ящике и подложила под себя простыню. Затем вытащила шнурки из своих ботинок и положила их рядом с собой.

Тяжело дыша, Ханна кинула еще несколько книг в окно, продолжая звать на помощь. Она чувствовала, что ее голос слабеет и становится хриплым. Но никто не откликался.

Она высыпала из пластмассовой корзины обрывки неудачных опусов Ричарда, чтобы иметь контейнер для последа, затем стянула с себя шорты и белье, свернула в комок и отбросила в сторону, чтобы не попасть на простыню под ней. Она на ощупь пошарила над головой и нашла на комоде ножницы. Она коротко остригла ногти, поскольку у нее не было ни перчаток, ни воды, чтобы вымыть руки. Она также не могла прокипятить ножницы, чтобы их стерилизовать. Вместо этого она подержала лезвия над огнем зажигалки «Зиппо», которую нашла рядом с ножницами.

Зажигалка натолкнула ее на новую идею. Где-то там, внизу, была небольшая травянистая лужайка, но от весенней засухи трава высохла и могла легко загореться. Возможно, она спалит весь квартал, но, по крайней мере, привлечет внимание службы чрезвычайных ситуаций.

Ханна нашла самую толстую книгу – экземпляр единственной изданной книги Ричарда в бумажном переплете – и подожгла первые тридцать страниц. Она выкинула ее в окно, вслед полетели горящие экземпляры книг других ученых и несколько томов «Ревю». Первое издание книги в жестком переплете о парижских годах Папы, творение Ричарда – теперь уже до известной степени коллекционная редкость, – полетела вслед.

Ханна почувствовала, что ребенок торопится, и ее тело уступает, дает ему пройти. Теперь она впервые с уверенностью поняла, что ее ожидает. Ноги начали трястись, когда она осознала, с чем ей придется столкнуться в одиночестве.

Нет, она не должна сдаваться.

Она должна сделать все для себя и своего ребенка.

В борьбе одно важно, сказал Папа, если ты борешься, ты обязан победить. Все остальное – дерьмо.

Трясясь, она прислонилась спиной к стене (ее испачканная блевотиной одежда и простыни стали ее импровизированной подстилкой) и поставила ноги крепко на пол, широко раздвинув колени.

Ей внезапно пришло в голову что-то еще, что, по словам многих, говорил Папа. Его спросили, какой самый короткий рассказ он написал, и Папа процитировал насмешливую рекламу: Продается пара детских туфель. Не ношенных.

Ханна изо всех сил старалась контролировать дыхание и не обращать внимания на боль в животе, которая была значительно сильнее, чем должна была быть, как она инстинктивно чувствовала.

Она посмотрела себе между ног. Все ее тело тряслось и было покрыто потом. Иногда, когда вспоминала, она через силу звала на помощь, бросая еще одну или две книги в окно, и ждала появления головки ребенка.

Много раз за десять или двадцать минут она боялась, что потеряет сознание от боли. Она уже не может больше ее выносить. Она мельком пожалела, что у нее нет пистолета.

Нет, отругала она себя. Это то, чего я никогда не сделаю.

Никогда.

Не важно, как плохо мне станет.

Не важно, как плохо мне станет. Этого я никогда не сделаю.

Но тут, когда она поняла, что больше вынести не в состоянии, боль изменилась, хотя и оставалась ужасной, как будто началось что-то новое, что-то, что – она вдруг поняла – имело конец и, следовательно, было терпимым.

Тут она увидела, что между ее ног появилось нечто окровавленное. Она натужилась, чтобы помочь, даже слегка сползла по деревянному полу, который был мокрым от простыни, промокшей от ее пота и отошедших вод, а также ее крови. Она охватила бедра уставшими руками, инстинктивно подтягиваясь, чтобы сократить родовой канал.

Внезапно она это увидела: между ее дрожащих, потных, окровавленных бедер лежал ее ребенок, весь красный и сморщенный.

Но что-то было явно не так. То, что появилось из нее, было не маленькой головкой, а вымазанной кровью попкой.

Она закричала.

Находиться здесь, пытаться родить ребенка без посторонней помощи было само по себе кошмаром. Ее муж должен был бы сейчас ходить семь раз вокруг дома по часовой стрелке или собирать рябиновые ягоды, чтобы облегчить ее страдания. Она не должна была оставаться одна, выносить все это в одиночестве.

Но она была одна – и видела, что ребенок не может родиться, он практически обречен погибнуть, его положение – верная смерть для него самого и матери.

Теперь еще это, подумала она и выругала себя. Что со мной такое, черт побери?

Ханна рассвирепела, теперь все пошло насмарку – все время считала, что у нее все хорошо, а оказалось, что она обречена.

Хватая ртом воздух, Ханна попыталась вспомнить, что нужно делать, если у плода ягодичное предлежание, как дать им обоим шанс на выживание.

Ханна знала, что даже в присутствии врача роды при ягодичном предлежании крайне опасны. Чаще всего делают кесарево сечение – операцию, которую Ханна при всем желании не могла сама себе сделать, даже если бы имела соответствующую подготовку.

Был еще один вариант. Она могла дать ребенку больше простора, разрезав себя от влагалища до заднего прохода. Даже будь у нее нож, Ханна сомневалась, что смогла бы себя разрезать. А теперь там уже застрял ребенок.

Было бы хоть немного легче, если бы этот ребенок был у нее не первым.

Но это не имело значения, поскольку это был первый ребенок, она была одна, ребенок лежал в ней попкой вперед. Скорее всего, и она, и ребенок умрут медленной смертью. Если бы только ребенок повернулся вниз головкой, Ханна была почти уверена, что справилась бы сама, точно так же, как делали другие женщины столетия до нее.

Но ее ребенок лежал неправильно.

Крошечные ножки младенца были прижаты к его маленькому сплющенному личику. Возможно, даже вероятно, что пуповина тоже располагалась неправильно, что она обмоталась вокруг тоненькой шейки ребенка.

Шейки ее уже мертвого ребенка.

Мертвого.

Смерть.

Ненайденная страна, которую Папа пытался найти едва ли не с рождения. Ханна относилась к этому вопросу иначе: наверняка лучше жить в надежде, чем прибыть в пункт назначения. Папа флиртовал со смертью с немногословной пылкостью. Ханна этой пылкости не разделяла. Она была в ужасе, что может умереть в одиночестве, рядом со своим крошечным мертвым ребенком, находившимся наполовину снаружи, наполовину внутри матери.