Крейг Макдоналд - Убить Хемингуэя

Пресвятая Богородица, до чего же больно.

Может быть, ребенок уже умер, причем некоторое время назад.

Конечно. Разумеется, ребенок мертв.

К этому привело все, что я делала до этого момента. Все, что только возможно, я делала неправильно, и все указывало на то, что ребенок мертв, готовило меня к этому.

Вообще-то, это все стечение обстоятельств и дикое невезение, уверила себя Ханна. Все зависит от величины головки и достаточно широкой тазобедренной кости – значительно более широкой, чем у подружки Кэтрин Баркли [38]или у той индианки из рассказа Папы, чей трусливый муж перерезал себе горло, потому что не мог слышать жуткие крики жены при родах.

Ханна думала об этих неприятных вещах, одновременно читая обрывки молитв и вспоминая подзабытую инструкцию, которую она когда-то просматривала.

Она все еще хрипло звала на помощь, но голос уже стал еле слышным, не громче шепота.

Она продолжала напоминать себе, что следует дышать и тужиться, тужиться сильнее, чтобы помочь ее крошечному ребенку пробиться через родовой канал неправильной стороной вперед. Помоги ребенку выбраться, начать дышать и жить. Потуги должны совпадать с высшими точками боли, которая наступала неизбежно, с математической точностью.

Тут инстинктивно Ханна сунула ладонь внутрь себя. Она почувствовала, как рвется кожа, которую она некоторое время назад хотела разрезать, и мельком подумала, во что ей обойдется потом эта невольная, но Богом посланная спасительная эпизиотомия.

Ханна подсунула ладонь под ягодицы ребенка, обхватила узенькие бедра и протащила его через свою изуродованную и пульсирующую вагину и дальше, вон из своего тела.

Вот так.

Вот так.

Вот так.

Ханна не могла сказать, как долго это продолжалось: ее крики без голоса, но одновременно мягкое выталкивание хрупкого ребенка из тела его измученной матери.

Теперь осталось только достать головку, скорее всего, мертвого ребенка – наиболее опасный маневр во всей этой безнадежной эпопее.

Мэри Хемингуэй, по крайней мере, была дарована благодать быть без сознания во время мучений в Вайоминге.

Ханна вынуждена встречать свою смерть одна, с открытыми глазами, и она холодела от ужаса такой перспективы.

Теперь должен был наступить короткий момент, в которой ей дано будет узнать, пройдет ли головка ребенка через ее тазовый пояс.

Если этого не случится, Ханне придется сделать последний кровавый шаг и попытаться спасти себя: она может сунуть руку глубже во влагалище, сломать основание черепа ребенка и вытащить его из себя.

Такой поступок может либо спасти Ханну, либо приблизить ее конец из-за обильного кровотечения.

Пожалуйста, милый, милый Боженька, не заставляй делать этот выбор. Добрый Боженька, не вынуждай меня выбирать, потому что я не смогу этого сделать, и мы оба обязательно умрем.

Пожалуйста, Отец Небесный.

Пожалуйста, пожалуйста.

Пусть все будет хорошо.

Пожалуйста, я уже не могу терпеть боль и не хочу, чтобы было больно ребенку.

И тут внезапно все произошло.

Снова зовя на помощь, Ханна отодвинула в сторону пуповину и сняла слизистую пленку с лица ее ребенка – с лица ее дочери, – для этого немного приподняв ножки, чтобы легче было избавиться от пленки. Девочка задергала крошечными ножками, и тут Ханна услышала хриплый, сердитый крик. Она вытерла лицо и тело ребенка простыней и осторожно положила свою дочь на одеяло в ящик комода.

Осталось совсем немного, утешала себя Ханна, гордясь тем, что сумела зайти так далеко, но все еще ужасаясь при мысли, что ее не найдут вовремя. Возможно, она будет лежать здесь много дней рядом с замерзшим от холодного ветра из окна ребенком, мать которого будет разлагаться, лежа рядом (у Ханны открылось сильное кровотечение).

Ханна снова застонала, пытаясь позвать на помощь, выбросив последнюю окровавленную и обгоревшую книгу в окно. Ей показалось, что в отдалении она слышит вой сирен. Она бросила на подоконник окровавленные простыни, которые теперь наполовину свешивались вниз.

И тут она вспомнила важную вещь, о которой совсем забыла.

То, что могло убить ее маленькую девочку, которую Ханна уже начала мысленно называть Бриджит, если она не поторопится.

Окровавленными трясущимися руками Ханна перевязала шнурком от ботинок бледную, похожую на резинку пуповину в нескольких дюймах от живота Бриджит. Вторым шнурком Ханна перевязала пуповину ближе к себе. Сжав зубы и боясь, что что-нибудь не получится, она обрезала пуповину между собой и орущей девочкой.

Она это сделала, но Бриджит продолжала слабо мяукать.

Ханна откинулась назад, готовясь к последней кровавой части родов – удалению последа из уставшего, измученного тела.

Ханна Полсон лежала, чувствуя, как в такт биению сердца толчками выходит из нее кровь. Она сильно потела, хотя ветер из окна был холодным и в воздухе пахло дымом и гарью. Она завернула девочку в одеяло и разгладила его трясущейся окровавленной рукой. Кровь на руке напомнила ей, что она быстро истекает кровью. Ханна посмотрела себе между ног. Она сразу же поняла, что смотреть не надо было: крови было слишком много, и поток усилился вслед за ускорившимся сердцебиением. В глазах мелькали черные пятна.

Кровь стучала в ушах.

Хлынул новый поток крови вместе с какими-то кусками, которые остались лежать в луже между ногами. Стук крови оглушал, но до ее ушей теперь доносились и другие звуки: вой сирен, – как будто весь мир в огне, красные и синие сполохи, как безумные, метались по стенам комнаты, в которой она умирала.

И еще раздался стук, теперь очень громкий, этот неизбежный стук в ее ушах, между грудями и окровавленными бедрами.

Ханна несколько раз моргнула и посмотрела вокруг сонными глазами.

Она догадалась, что находится в больнице.

Посмотрела направо и увидела, что в кресле около кровати спит мужчина. Гектор Ласситер. Лицо покрыто седой щетиной. Он явно несколько дней не брился. К карману его спортивной куртки приколота табличка, на которой хвастливо написано: Я ТЕПЕРЬ ПАПА!

Несмотря на свои обиды, Ханна улыбнулась его подлизыванию.

Очнувшись, Ханна первым делом подумала о своей маленькой дочери, в порядке ли она, затем в голову пришла более прозаичная мысль – что конкретно помогло их спасению? Она пошарила в темноте чисто вымытой правой рукой, которая была свободной и к ней не тянулись бесконечные трубки, и нажала кнопку, вызывая сестру. Пока ждала, она окликнула:

– Гектор? Гектор? Проснись, пожалуйста.