Хуан Мадрид - Прощай, принцесса

— Знаешь что? Эта официантка, Кристина, она меня навела на мысль, что Лидия… В общем, возможно, девчонка и вправду была влюблена в нашего принца.

Матос посмотрел на меня:

— И что ты пытаешься этим доказать?! Возможно, так оно и было, но в любом случае эта любовь явно носила болезненный, невротический характер. У бедняжки Лидии были не все дома, она любила фантазировать. Я тебе гарантирую: ни с каким принцем она романа не крутила. Я ведь все проверял, Тони… Педро Асунсьон и в самом деле устраивал ту вечеринку у себя на загородной вилле, и Лидия была там. Возможно, что принц Фелипе говорил с ней… Рискну предположить, что он даже в театр ее пригласил. У меня ведь есть свидетели, которые видели в королевской ложе девушку, очень похожую на Лидию. Но какое это имеет отношение к делу?! Я прекрасно понимаю, что принц очень симпатичный, общительный человек и вступает в беседу с кем угодно. По моему мнению, она все выдумала, вбила себе в голову, что он интересуется ею, — вот и все. А убил ее просто какой-то отморозок, чтобы ограбить, но из-за проклятого дневника вину свалили на нашего бедного друга Дельфоро. То есть, конечно, не только из-за дневника.

— В каком смысле не только из-за дневника?

— Да ладно, Тони, ты как будто не знаком с Дельфоро! Он ведь всю жизнь поливал грязью полицию в своих романах и статьях в прессе. Ты не читал серию репортажей о работе полицейских, которую он опубликовал примерно год назад? Ладно, я в курсе, что ты не читаешь газет, но это была настоящая бомба. И он был совершенно прав, когда показывал всю абсурдность разделения на оперативные группы — от них ведь и на самом деле никакого толку. Группа по борьбе с преступностью на Востоке, группа по борьбе с финансовыми преступлениями, группа по борьбе с международными преступлениями… Это предел всему, Тони! Такая структура совершенно бессмысленна, не говоря уже о том, что идет дурацкое соперничество между гражданской гвардией, региональными отделениями, полицией автономных областей и муниципальной… И конечно, он много чего наговорил, задав вопрос о том, на кого работает наша полиция. Тут он им показал! Он написал все, что думал, про частные охранные фирмы, которые, естественно, финансируются банками. В Испании примерно восемьдесят тысяч человек работают в частных охранных фирмах — их больше, чем сотрудников государственных служб безопасности. Неудивительно, что все они пришли в бешенство и жаждут его крови. И мы должны учитывать это при построении нашей защиты. Ты понимаешь, о чем я? Эти пленки ни за что не должны попасть в руки полиции.

Он вздохнул.

— Ты ведь читал заключение судебно-медицинской экспертизы, так?! — спросил я.

Матос посмотрел на меня как на идиота:

— Ты издеваешься, да?! Конечно же я его читал. Да я его наизусть знаю.

— У Лидии была экзема на руках.

— Да, это называется зудящий дерматит или экзема. Обычно является симптомом нарушения психики, например нервных расстройств. Это ее заболевание очень поможет нам в защите Хуана. Что-то еще?

— В последнее время она практически не снимала белые перчатки. Ей было стыдно выставлять напоказ покрытые язвами кисти. Где-нибудь в дневнике об этом упоминается?

Адвокат задумался:

— Перчатки? Мне кажется, нет. Но какое это имеет значение?

— Не знаю, но мне хотелось бы заглянуть в материалы предварительного следствия. Ты можешь мне предоставить такую возможность?

Он пожал плечами:

— Тони, дело занимает больше пятнадцати томов. Однако, если тебе так уж надо, я позвоню в контору и закажу для тебя полную копию. Следователя зовут Пуэртолас, Хасинто Пуэртолас. Он служит на тридцать восьмом участке и был на дежурстве утром двадцать девятого августа. В целом неплохой мужик, очень опытный следователь.

Я вышел из дома Матоса в девять тридцать утра, прижимая к груди желтую папку и чувствуя себя таким уставшим, что даже поймал такси, чтобы добраться к себе, на улицу Эспартерос.

Отвратительная вонь шибанула в нос, стоило только открыть дверь в подъезд. Я выглянул во внутренний дворик. Там стоял все тот же проклятый контейнер, переполненный пакетами с мусором. Я совсем забыл, что еще вчера вечером обещал Ангустиас вытащить его на улицу. А соседи продолжали наваливать кучей свои пакеты, словно так и надо.

Но в этом городе вечно пахнет дерьмом. И в шикарных кварталах, где живут богачи, и в бедных районах, и в убогих лачугах на окраинах, и в роскошных офисах в центре. Весь город провонял дерьмом. И этот самый запах сопровождал меня, пока я поднимался по лестнице к себе домой. Что ж, я привык.

Зайдя в квартиру, я плюхнулся на диван и принялся читать копии дневника Лидии.

2 марта 1995 года

Сегодня вечером профессор отвел меня в свою квартиру на улице Эспартерос. Он сказал, что использует ее для работы над серией романов, которые посвятил самым неприглядным сторонам жизни Мадрида. В их основу легли рассказы одного из его соседей, Антонио Карпинтеро, который раньше служил в полиции, а сейчас работает кем-то вроде частного детектива. Вообще он еще много чем занимался — был вышибалой на дискотеке, швейцаром при банкетном зале и всякое такое. Сеньор Дельфоро часто рассказывал мне об этом типе, которого считает своим другом и который, если процитировать Данте, как никто знает «все круги ада». Но сеньор Дельфоро не в курсе того, что этот господин знаком с моей матерью, что они встречаются.

Вчера, когда мы сидели в университетском баре, профессор сказал, что если я желаю, он познакомит меня со своим другом, и я согласилась. На самом деле мне стало просто любопытно. Мы договорились встретиться в кафе «Мальоркина» на площади Пуэрта-дель-Соль.

Сеньор Дельфоро сказал, что однажды он все-таки закончит эту серию романов. Три из них уже вышли, но я читала лишь один и, кажется мне, вряд ли захочу читать остальные. Конечно, ничего такого я не сказала, если я признаюсь в этом, он вряд ли поставит мне отличные оценки и даст характеристику, на которую я рассчитываю. Сеньор Дельфоро — очень тщеславный человек, и я уверена, что, скажи я ему правду, он страшно обидится на меня. Мне не нравятся эти романы. Пошлые, пересыпанные ругательствами, лишенные собственного стиля. По мне, так это вообще не литература. Сплошные штампы, такое ощущение, что их писала обезьяна, что удивительно, ведь профессор очень образованный и культурный человек, прочитавший, по его словам, столько книг. Поль Верлен говорил, что художественное произведение должно быть трудным для чтения и вообще сложным. А здесь мы видим нечто совершенно противоположное. Верлен утверждал, что если читатель сразу понимает все, о чем написано в книге, то эта книга плохая и пошлая. Но именно так и пишет профессор. Никакой духовности, никаких высоких целей — вот что сразу бросается в глаза в его романах. Его персонажи живут какой-то животной жизнью, интересуясь лишь едой и сексом.