Хуан Мадрид - Прощай, принцесса

Обе группы держат у себя на службе целый штат нанятых писателей и представителей других творческих профессий, которые быстро занимают все ключевые посты в органах управления культурой. Они создают некое единое направление. И, неожиданно попав в такую искусственно созданную среду, неугодный писатель очень быстро становится маргиналом и чувствует отчаяние. Без поддержки крупных газет, ведущих телеканалов, без репортажей в специализированных журналах его работа многое теряет. Книг продается с каждым разом все меньше, а издатели платят все более низкие авансы. Такой писатель должен искать другой род деятельности, если хочет выжить. В итоге он страдает от депрессий, страдает манией преследования и даже впадает в параноидальное состояние. Как правило, собственная семья отворачивается от такого человека, а друзья, устав от его скандальных выходок и пьянства, истерик и саркастических шуточек, постепенно отдаляются, махнув на него рукой. В итоге человек остается наедине с выпивкой и погружается в отчаяние, начинает ненавидеть людей — и пишет все меньше и меньше.

Несложно представить, каков будет конец этого автора. Скорее всего, он умрет раньше положенного срока, погубленный циррозом и всеобщим пренебрежением, что станет якобы результатом невыносимого характера. Критики и литературоведы, не обратившие ровно никакого внимания на его творения, возможно, и напишут несколько отчасти даже благожелательных фраз в посвященном ему некрологе, объясняя, кем он мог стать, что обещал его талант и во что превратился.

Все это мне отлично известно.

В середине мая нынешнего злосчастного года, последнего года уходящего тысячелетия, меня пригласили на один из телеканалов, чтобы взять интервью. Когда передача закончилась, ко мне подошла секретарша и сказала, что дон Рикардо Сарагола, которого все зовут просто Ричи, ожидает меня в своем кабинете. Он хочет переговорить со мной. Естественно, я пошел — ведь я знал, кто такой Сарагола.

Назвать его крысой было бы несправедливо по отношению к этим грызунам. Он начал свой путь с самых низов, долгое время работал водителем, потом подался в строительный бизнес. Известно, что тогда в его кабинете в рамках висели два портрета — Гитлера и Франко. Его предприятие получало практически все подряды на строительство школ, зернохранилищ и социального жилья вплоть до 1977 года . [25] После смерти Франко в 1975 г. в Испании начался период демократических преобразований во всех сферах жизни. В частности приказом от 30 июня 1977 г. была введена государственная программа продажи населению социального жилья по ценам с фиксированной верхней планкой. А тремя годами ранее, в 1974-м, Сарагола убрал с глаз долой оба портрета и начал заигрывать с умеренными правыми. Он занялся издательской деятельностью и стал печатать школьные учебники, превратившись в демократа-центриста. При франкистском режиме очень и очень мало кто отважился бы совершить такой прыжок.

И если основу своего состояния он заложил в годы франкизма, то с приходом демократии его богатство и влиятельность возросли вдесятеро. Доподлинно известно, что дон Рикардо владеет газетой с самым большим тиражом в стране, а также многими изданиями в провинциях, теле- и радиоканалами, издательствами и культурными фондами. И ни для кого не секрет, что большинство высших должностей в Министерстве культуры, включая Институт Сервантеса и Испанские культурные центры за границей, занимают мужчины и женщины, которые в той или иной форме зависят от его предприятий.

Могущество этого человека неизмеримо. Я знаю это, так как работал в одном из его журналов — он назывался «Разрыв» — в самом начале Переходного периода к демократии, когда Рикардо объявил себя демократом-поссибилистом . [26] В Испании доктрина поссибилизма была взята на вооружение одним из течений анархизма, которое, не отказываясь от классических целей его борьбы, принимало ряд пунктов демо-либеральных программ. Позднее под поссибилизмом понималась тенденция использовать возможности доктрин, партийных программ и государственных институтов, не только отличных, но и противостоящих целям, которые предполагается достичь. Это дело подвернулось мне случайно. В тот период Сарагола нуждался в журналистах левых взглядов для своих изданий. А когда он счел нужным опять поменять позицию, он закрыл журнал и вышвырнул всю редакцию в полном составе на улицу. Мы тут же начали бурную кампанию против бывшего хозяина и его империи — тогда еще было возможно писать подобные вещи, а я был молод.

Но мы ничего не добились.

В любом случае теперь никто не рискнул бы поднять голос против Сараголы. Даже те газеты и политические группы, которые настроены против него. Между ними заключен пакт. Ты не трогаешь меня, а я не суюсь в твои дела.

Уже почти четыре месяца прошло с тех пор, как Сарагола встретил меня в своем кабинете с распростертыми объятиями. Он не знает, что наш разговор записывался на пленку (кассета № 10), а это показывает: власть и тщеславие не позволили ему даже представить себе, что какой-то презренный червь вроде меня, несчастный бумагомаратель может пойти против его воли.

Я использовал совершенно обычный диктофон, служащий мне в повседневной работе, — он размером всего с шариковую ручку. Sienmes Martinus , сделанный в Германии, можно совершенно свободно купить в «Шпионской лавке» на улице Веласкеса в Мадриде за вполне разумную цену. Как правило, он лежит у меня в верхнем кармане пиджака вместе с шариковыми ручками. Поэтому заметить его трудно. С его помощью я записываю диалоги, услышанные в самых разных местах: в метро, автобусах, кабаках…

Эти пленки нужны мне не потому, что я не помню, о чем шла речь, а для того, чтобы не упустить ни одной нужной детали, добиваясь правдоподобия. Тренированная память позволяет мне воспроизвести любую услышанную мимолетно и чем-то заинтересовавшую беседу. Я могу повторить интонации, паузы, даже наиболее характерные жесты. Это очень важная черта, которую писатели годами развивают в себе, по крайней мере те писатели, которые стремятся сделать свои диалоги живыми и правдоподобными.

Качество записи нельзя назвать идеальным, но все слова слышны очень четко. Ее невозможно использовать как доказательство в ходе судебного процесса, но, вполне вероятно, эта пленка может пролить свет на преступление. В любом случае, Тони, тебе необходимо достать ее. И если ты решишь сделать копию, никому не говори об этом. Храни ее в надежном месте.

Вместе с Сараголой в кабинете находился еще один человек — смуглый мужчина небольшого роста, которого Ричи представил как своего «сотрудника». Его звали Луис Санхусто, он служил в разведке и работал на Сараголу. Тогда я этого не знал, но как только встреча закончилась, немедленно набрал номер Марселя Рико, старинного приятеля, с которым мы начинали еще в «Разрыве». Марсель написал целую книгу об империи Сараголы, назвав ее «Новые пираты Средиземного моря. Дело Сараголы». Я рассказал ему о персонаже, которого увидел рядом с миллионером, и он тут же понял, о ком идет речь. Этот тип был хорошо ему знаком. Впоследствии он даже показывал мне его фотографии вместе с Сараголой. Это был шеф его личной службы безопасности и в то же время действующий сотрудник главного отдела информации в должности начальника бригады спецопераций. И тот факт, что этот Санхусто совмещает два таких, казалось бы, несовместимых занятия и никто не может призвать его к порядку, лишний раз доказывает безграничность власти Сараголы.