Михаил Палев - Тайна Животворящего Креста

– Вообще-то рановато, – замялся я. – С другой стороны, все-таки не ночь… Звоните, Владимир Николаевич!

– Спасибо! – радостно отозвался Липатов, хватаясь за трубку телефона.

– В общем-то, не за что… – пробормотал я и отправился на кухню.

Яичницу я делаю обычно по своему оригинальному рецепту. Я люблю омлет, но взбивать массу для омлета даже миксером по утрам мне лениво. Глазунью я терпеть не могу и с детства презрительно называю это блюдо «яичницей с оранжевыми соплями». Самая вкусная яичница «по-булгарински» делается так. Нужны грудинка и сыр. Сначала берется кусочек грудинки, содержащий максимальное количество сала, нанизывается на вилку, и им протирается разогретая поверхность сковородки. Затем максимально постные кусочки грудинки вываливаются на сковородку и слегка обжариваются: теперь на смазанной поверхности они не пригорят. После этого из кусочков сыра выкладывается круг и, когда сыр от жара начинает «плыть», в середину круга разбивается требуемое количество яиц. Неразбитые желтки немедленно и безжалостно разрушаются. Сверху на яйца кладутся кусочки сыра. Все это жарится под крышкой на малом огне до «исчезновения соплей», то есть до полного сворачивания белка. Ну и сыр должен слегка поджариться, чтобы переворачивался легко, а не растекался. Затем получившийся сырно-яичный блин переворачивается и сверху снова кладутся кусочки сыра, но уже потоньше. Жарим опять-таки под закрытой крышкой, пока сыр не «поплывет». Все! Приятного аппетита.

Кстати, когда не лень, я делаю и омлет. Туда нужно, кроме обычных муки, молока и яиц, щедро добавить тертый сыр – чем больше, тем лучше, а также неплохо на каждые три яйца добавить граммов пятьдесят живого пива. Впрочем, можно и баночного. Только не горького! Лучше всего подойдет «Сибирская корона классическая». Впрочем, дело вкуса… Можно добавить и «Гиннесс». Омлет, разумеется, тоже «по-булгарински».

В этот раз я ограничился яичницей из четырех яиц. Сварив кофе в керамической турке, я накрыл стол на две персоны и, гордый результатом, направился в кабинет за Липатовым.

– Кушать подано! – торжественно объявил я.

– Я нашел! – еще более торжественно объявил Липатов.

– Что нашли? – не понял я.

– Человека, который делал расшифровку для дяди! – выпалил Липатов. – И главное: ведь я видел его на похоронах, но тогда мне в голову не пришло… Да и откуда могло прийти? Я тогда и понятия не имел… А он был рядом!

– Кто такой? – прервал я бессвязный поток сознания. – Имя?

– Блинов Павел, дядин аспирант, – четко доложил Липатов. – Он вспомнил, что делал для дяди расшифровку текста на венецианском языке. Он готов увидеться с нами у себя дома до двенадцати часов дня. В двенадцать он уедет из дома и освободится сам не знает когда. Предлагаю ехать к нему немедленно!

– Далеко?

– 2-я Рощинская улица.

Метро «Тульская». Хорошо хоть не окраина.

– Но завтрак готов, – попытался напомнить я. Однако Липатов с возмущением отверг мое робкое поползновение:

– Какой может быть завтрак, когда человек нас уже ждет?! – возмущенно воскликнул он.

С таким же пафосом, если верить Герцену, Белинский отвергал предложение пообедать: «Как можно обедать, если мы еще не решили: есть Бог или нет?!» Судя по этой фразе, Белинский умер вовсе не от чахотки, как пишут в учебниках, а от голода.

– Но неужели вы потащите бесценную реликвию с собой? – вопросил я. – Надо бы снять копию со страницы и взять ее.

– Вы правы, – немедленно согласился Липатов и так же стремительно отверг идею: – Но снять копию не на что! Сканера у дяди нет, цифрового фотоаппарата тоже. Так что берем рукопись – и вперед!

– Погодите! – взмолился я. – У меня в мобильнике камера в режиме макросъемки делает неплохие фото. Я всегда в разных учреждениях фотографирую образцы заявлений и прочей лабуды, чтобы спокойно заполнить их дома. Давайте я пересниму страницу, а уж информацию с карты памяти как-нибудь вытащим.

Как ни странно, но мне удалось убедить Липатова. Я сделал несколько фотографий зашифрованной страницы манускрипта. Липатов торопливо удалился в кабинет, где спрятал манускрипт в тайник, и мы помчались на улицу.

Выбегая из подъезда, я глянул на часы: девятый час. Н-да, час пик… Вариантов нет: только метро. Полчаса в состоянии бочковой сельди, зато доедешь в нужную точку, а не простоишь неопределенное время в бесконечных и неизвестно когда и где кончающихся пробках.

Возле подъезда у машины с открытым капотом стояла девушка с выражением вселенского отчаяния на лице. Наше появление вызвало ее неподдельный восторг: она бросилась ко мне и схватила меня за рукав:

– Ой, мужчина! Ой, не убегайте, мужчина! Помогите мне завестись! Умоляю! – затараторила она. Я попытался освободиться, но хватка была мертвой.

– Девушка, милая! Но мы с моим другом ничего не понимаем в устройстве автомобилей, – вступился за меня Липатов.

Как ни странно, но его слова возымели действие. Девица отступила и растерянно спросила:

– А что же мне делать?

– На метро езжайте, – посоветовал я. – Все равно кругом сплошные пробки, не протолкаетесь, даже если заведетесь.

– Ой, спасибо! – обрадовалась девица. – А вы можете показать, где здесь ближайшая станция метро?

– Идите с нами, мы как раз туда, – предложил я и двинулся вдоль по улице быстрым шагом вместе с Липатовым. Девица за нашими спинами старательно стучала каблучками, пытаясь не отставать. Когда мы добрались до турникетов на станции, девица ухитрилась обогнать меня.

– У меня нет билета, а в кассу огромная очередь, – захлопала она огромными ресницами. – Что делать?

Я молча шваркнул бумажником по оранжевому кружку на турникете и пропустил вперед наглую девицу. Выйдя на платформу, я спросил:

– Хоть знаете, до какой станции вам надо ехать?

– Разумеется, – кивнула девица. – «Тульская». Там офис нужной мне фирмы. Такой длинный дом напротив «Ереван Плаза».

Блинов жил в доме на 2-й Рощинский улице. Судя по всему, как раз за пресловутым «длинным домом».

– Продолжайте держаться нас, – посоветовал я. – А то для водителя машины мир выглядит немного иначе, чем для пешехода.

В битком набитом вагоне какой-то джентльмен галантно уступил девице место. Она плюхнулась на сиденье и тут же принялась сосредоточенно набирать эсэмэски на смартфоне. Я имел достаточно времени, чтобы приглядеться к ней. В общем-то, выглядела она лет на тридцать пять – бальзаковский возраст, изюминка для ценителей, – просто фигурка и манера общаться соответствовали двадцатилетней девушке.

С облегчением выбравшись на поверхность, мы расстались с девицей возле «длинного дома». На прощание она протянула мне руку и сказала: