Рэй Кроун - Поезд-беглец

.. Ну, что тут началось, даже пересказать невозможно. Ребят словно разорвало: "Мать твою, Рэнкен, пошел ты знаешь куда! Пристрелить этого ублюдка! Даешь Мэнни в президенты!" Со всех этажей из камер полетела горящая бумага, зэки жгли книги, газеты, тряпье, старые вещи и вышвыривали через решетку в коридор, во всех концах здания затопали вертухаи, забегали, как крысы, зазвенели связками ключей, и вот уже примчался один взвод охраны, начали распускать рукава брандспойтов, затем еще один, еще, еще... И сквозь весь этот шум с трудом пробивался голос Рэнкена: "Он ни во что не верит... Он способен на все... Вот уже двадцать шесть лет я работаю в тюрьмах, и я повидал на своем веку и воров, и убийц... Мне есть с чем сравнить этого Мэнхейма..."

Вода из брандспойтов била в лицо с такой силой, что отбрасывала человека к противоположной стене камеры, а если струя попадала по рукам, трясущим решетку, то ощущения были, как от удара молотком по пальцам. Я заорал: "Иисус Христос, сын бедного Генри!.." - и увидел пахана: "Привет, Джона!" - сказал я ему. - Мэнни добился своего". "Конечно", - кивнул Джона. "Он в самом деле поимел их всех", - добавил я. Нетерпение переполняло меня. Нетерпение и гордость, что сам Джона разговаривает со мной. И я просто обалдел, когда Джона сказал мне: "Конечно, приятель, это здорово, что он поимел их. Увидимся на прогулке".

РЭНКЕН

Вернувшись Домой, я увидел бардак. Недаром я всегда говорил: "Дом без Хозяина - это уже не Дом". В этом здании, где мне знаком каждый уголок, я Хозяин. Стало быть, это мой Дом. Мой, а не этого девяносточетырехлетнего идиота, который считается начальником тюрьмы, а сам забыл сюда дорогу. Только дружба с губернатором штата да связи в управлении тюрем и удерживают его в своем кресле. Я думаю, что никто из этих прихлебателей, что вокруг него вертятся, и не знает, сколько лет шефу, и я этого не знаю, и он сам, наверное, не знает. Ну и плевать мне на него! Мне даже легче работать, когда я в должности заместителя начальника. Потому что у меня тогда руки развязаны. И если б не чертов суд, в моем Доме и сейчас был бы полный порядок. Кретины!

Устроили свистопляску вокруг какого-то ничтожества. Засунуть бы эту Сью Мэджорс в камеру к Мэнхейму минут на пять, он бы ей ноги к шее привязал ее же собственными титьками. А она рассюсюкалась: "Ну, если вы говорите, что Мэнхейм животное, то почему же его так любят все другие заключенные?" Что я мог ответить этой дуре?! Сказал ей правду: "Да потому что они... В большинстве своем они точно такие же животные, как и он. Потому что они делают все, что им заблагорассудится. Потому что не существует никаких преград для того, чтобы они сделали все, что им хочется". Как манную кашу, по чайной ложечке, я вкладывал в тупую башку этой Сью Мэджорс такие простые истины, а в это время у меня в Доме творилось черт знает что! На полу - море воды, грязь, дымятся кучи всякого дерьма, да еще динамики орут на полную мощность Козел этот, Роджерс, надул меня, я ему радиорубку доверил, а он... Охранники орут, чтоб он дверь открыл, а Роджерс, свинья такая: "Имел я вас всех вместе с конем вашим, начальником вшивым!" Они ему: "Открывай эту дерьмовую дверь, Роджерс!" А он, ниггер проклятый, еще громче звук делает, и я опять слышу собственный голос: "Тюрьма - это не загородный клуб. Я полагаю, вы понимаете, что я имею в виду? Средний срок приговора у заключенных Стоунхэвна - двадцать два года... "Охранники наконец-то выламывают дверь, и один из них с криком: "Да выруби ты этот матюгальник!" - лепит дубинкой прямо по загривку Роджерса. Будто от этого удара на весь Дом загремела моя любимая песенка "Желтая роза Техаса", но после первой же строки и она затихла. Правда, мне все равно не до нее было в этот момент, потому что я подошел к двери карцера. Кто-то из соседей этой сволочи опередил меня: "Эй, Мэнни, к тебе гости". Мэнхейм, лежа на полу, зарядку делал, о здоровье своем беспокоится, надо же. "Заключенный, встать!" - сказал я спокойно. Реакции никакой. Пришлось повторить, но уже другим тоном, чтоб он понял, кто в Доме Хозяин: "Встать!" Мэнхейм перестал накачивать свой пресс и поднялся. "Я принес постановление Федерального Суда об освобождении тебя из карцера. Конечно, я мог бы попросить суд оставить все, как есть, до рассмотрения апелляции, по крайней мере. И ты знаешь, что, скорее всего, суд согласился бы со мной..." Мэнхейм не выдержал столь длинной тирады и оборвал меня (больше двух предложений подряд он своим умишком никогда не мог переварить): "Я готов подождать еще девять месяцев до рассмотрения апелляции. Я даже могу простоять на голове эти девять месяцев..." Тут уж не выдержал я: "Надо было мне все-таки как-нибудь взломать эту дверь и выбить из тебя мозги". Мэнхейм сверкнул своими вставными зубами: "Да пошел ты, Рэнкен, ты же знаешь, что в одиночку со мной не справишься". О, как я ненавижу этого ублюдка! Если б я не был служителем закона!.. Я подошел вплотную к решетке и сказал ему так, чтоб он понял, что его ждет: "Я не собираюсь марать свои руки о такую мразь, как ты. Я, пожалуй, позволю тебе выйти со всеми во двор на прогулку, и, надеюсь, ты снова рванешь отсюда. Вот тогда-то я и остановлю твои часики. Обещаю тебе, Мэнхейм". Он снова наступил мне на мозоль: "Ну, конечно, ты обещаешь... Ты уже обещал продержать меня в карцере остаток моей жизни", - но я сдержался: "Я запер тебя здесь на три года. Думаю, что это достаточно долго, детка". Мэнхейм процедил сквозь зубы: "То, что не убивает меня, - меня закаляет". "Посмотрим, - сказал я ему, - пожалуйста, сделай еще одну попытку, и тогда я действительно отправлю тебя отсюда. В пластиковом мешке для трупов". И Мэнхейм принял мой вызов: "Ты делай то, что должен делать ты, а я сделаю то, что должен сделать я... И чему быть, того не миновать". Я повернулся к охранникам: "Откройте дверь. И вышвырните его во двор", - а потом пошел по коридору. Из глубины одной камеры раздался обычный для этих подонков звук. Толстяк, который стоял у решетки ближе всех ко мне, ухмыльнулся: "Это твоя мамочка пукнула, Рэнкен. Громко же она умеет это делать, сучка". И тогда я снизошел до того, чтобы прочесть им маленькую лекцию:

"Вы все падаль. Вы прячете свои шкуры в темноте и гавкаете, как последние трусы. Так и быть, я скажу вам, где должны сидеть ваши задницы. Выше всего Господь Бог, затем - Хозяин тюрьмы, затем - мои охранники, затем - псы, которые воют, сидя в своей конуре, и после них - вы, человеческие отбросы. Не способные приносить пользу ни себе, ни кому бы то ни было еще". Я сумел заткнуть пасть этим сволочам. Я поставил их на место. Я - Хозяин тюрьмы строгого режима в Стоунхэвне, штаг Аляска, США.

МЭННИ

Наконец-то. Три года вонючего карцера, а теперь - блаженство. Глоток свежего морозного воздуха. Сбросить бы с плеча этот матрас прямо на снег и растянуться, расправить косточки. Три года мерить клетку: четыре шага в длину, два - в ширину. Мерзость. Мерзость! А эти, вокруг меня, только и могут шептать за моей спиной: "Видал? Вот это мужик! Настоящий мужик!" Среди этого стада нет почти ни одного человека, который хоть что-то понимал бы в нашей дерьмовой жизни. Почти ни одного! Кроме Джоны. А вот и он.

Читать дальше