Анна Ольховская - Давай не поженимся!

И давно бы уже затоптали бедолагу, закидали колючками, если бы не стальной стержень внутри тонкого стебля.

Может, и на самом деле, как гласила семейная легенда, отцом Игоря и дедом Мартина был «дворянин недобитый»?

Бабушка мальчика, Ксения, получила пять лет сталинских лагерей за то, что во время войны она, тогда еще девушка, пластаясь в колхозе на уборке, собрала просыпавшееся из худого мешка зерно и принесла эту горсточку домой, чтобы накормить пухнувших от голода младших сестер. Мир не без «добрых людей», и на следующий день Ксению арестовали.

Мартин плохо помнил бабушку, она умерла, когда мальчику было пять лет, но рассказы ее о жизни в лагере, о дедушке остались в детской памяти навсегда. Может, потому, что бабушка Ксюня была единственным светлым воспоминанием детства, дарившим ощущение тепла и ласки.

Самый умный, самый добрый, самый сильный, честный и отважный – вот какой был его дедушка! Его уважали все в лагере, даже бандиты всякие и уголовники! Звали его Георгием, он закончил кадетский корпус, а в революцию встал на сторону красных, потому что думал, что они на самом деле за народ. Воевал хорошо, храбро, стал командиром, а перед войной с фашистами его арестовали. Просто потому, что был царским офицером когда-то. Дедушка был уже не очень молодой, но все равно сильный и, когда увидел, как двое бандитов тянут куда-то молодую девчушку, – вступился. Так бабушка с дедушкой и познакомились. А через три месяца после их знакомства дедушку придавило в тайге упавшим деревом, и он умер.

Случайно это вышло или кто из бандитов решил отомстить – бабушка Ксюня не знала. Она так и не смогла потом никого полюбить, родила сына, назвала его Георгием, но парню больше нравилось имя Игорь. Он вообще ничем не напоминал отца – ни внешне, ни поведением. Но потом появился на свет первый внучок, Мартин, и Ксения, когда увидела его впервые, – ахнула. Копия ее Георгия, просто копия!

Но никому ничего не говорила, а может, и говорила, вот только кто ее будет слушать! Сын и невестка не очень-то жаловали беспомощную бабку, толку от нее, вечно больной.

В общем, Мартин был для всех чужим – и в семье, и в школе, и во дворе. Слишком выделялся, пить не хотел, курить и нюхать клей – тоже, за партой сидел один, чтобы не мешали, и – учился. Голова у парня, в отличие от младших, оказалась светлой, учеба давалась ему легко, да к тому же он не бездельничал, прекрасно понимая, что знания – единственный капитал, который ему сейчас доступен.

В младших классах хрупкого голубоглазого пацанчика били все, кому не лень. И старшие, и ровесники, и младшие, кто посильнее. Но он ни разу не запросил пощады, лишь смотрел исподлобья, утирая кровь. И снова бросался в атаку, неумело размахивая слабыми руками. Уржаться можно было с этого хиляка!

А потом даже до их города докатилось модное увлечение – карате. И первым среди записавшихся в секцию был Мартин Пименов.

И теперь уже били не его, бил он. Но никогда не нападал первым, только защищался. Тренер поначалу присматривался к упертому неразговорчивому парнишке, надеясь вырастить из него чемпиона, но телосложение мальчика оказалось неподходящим для спортивных успехов – слишком высокий и тонкий.

А Мартин и не видел своего будущего в спорте, хотя для уроженца провинциального городишки это был наиболее вероятный шанс добиться успеха, уехать из провонявшей обувным клеем дыры, где после школы для большинства выпускников выбор был невелик: для парней – училище, армия, работа на фабрике; для девчат – училище и та же работа на той же фабрике. Или, если повезет, в магазине. Нагулянные по пьяни дети, брак по залету, унылая семейная жизнь с теми же скандалами и выпивкой – ничего этого Мартин не хотел.

Но у него не было состоятельных или хотя бы простых, но добрых и заботливых родителей, у него к окончанию школы вообще уже не было родителей.

Это случилось в его день рождения, седьмого января, как раз в конце запойного марафона, начавшегося в католическое Рождество. Мартину исполнилось пятнадцать, но никакого праздника, а тем более – подарков он не ждал. Последний раз его день рождения отмечали десять лет назад, когда еще была жива бабушка Ксюня. Она пекла вкуснющий пирог с яблоками и корицей, и запах этого пирога запомнился мальчику на всю жизнь как символ тепла и семейного уюта. И бесконечной преданной любви.

А потом бабули не стало, и некому было больше печь пироги и покупать щекочущий в носу лимонад в пузатеньких стеклянных бутылках. Ничего вкуснее того «Байкала» миллиардер Мартин Пименов больше не пил.

Какие, блин, праздники для детей, когда мелких пятеро по лавкам? Обойдутся без поздравлений, но папке с мамкой отметить, конечно, надо. Это ж они старались, гы-ы-ы!

Когда Мартин был помладше, он всем сердцем стремился сохранить хотя бы видимость семьи, традиций, праздников. Перед Новым годом мальчик помогал продавцам елочного базара увязывать елки, и в награду ему выделяли самое замухрышистое деревце из непроданных. Но для Мартина это было самое чудесное деревце, потому что оно ПАХЛО! Острый свежий аромат хвои на какое-то время перебивал вечную вонь в доме, елочку дети устанавливали в своей комнате и наряжали собственноручно сделанными игрушками. В основном, конечно, склеенными на уроках труда бумажными гирляндами и вырезанными из собранных на помойке фантиков снежинками. Никто никогда в их семье не делал этого, но какая-то глубинная память подсказывала Мартину, что под елочкой должны стоять красиво упакованные подарки. И лет до десяти он ставил их – и для младших, и для папы с мамой. Трогательные рисунки, выпиленные лобзиком поделки, купленные за сданные бутылки шоколадки для малышей…

И никто никогда не сказал ему спасибо, не поблагодарил, не обнял и не поцеловал в макушку, прижав к груди. Отец грубо высмеивал подарки, младшие с визгом отбирали друг у друга шоколадки, а мама – мама почему-то мрачнела и напивалась вдрызг.

И Мартин Пименов понял: распускать нюни, ждать ласки и тепла, открывать кому-либо душу, верить в дружбу, а уж тем более в любовь – глупо. Рассчитывать в этой жизни можно только на себя. А потому что больше ты никому не нужен.

И в день своего пятнадцатилетия Мартин до самого вечера проторчал в спортзале, оттачивая новый, очень сложный прием. И загоняя себя до изнеможения, чтобы дома сразу рухнуть в кровать и уснуть, никого не видя и не слыша.

Душ он принимал в раздевалке спортзала.

Еле передвигая ноги от усталости, Мартин подошел к двери квартиры и замер. Это… это было неправильно!

Но праздничный аромат яблок и корицы насмешливо щекотал ноздри – тебя забыли спросить, что правильно, а что нет.

Он лихорадочно зашарил в карманах, ища эти кретинские, вечно куда-то заваливающиеся ключи.