Питер Устинов - Крамнэгел

— Кампаниях! При чем здесь кампании! Просто позвонить ты не мог? Просто сказать: «Эди, девочка, я на твоей стороне»? Да вообще ничего не говорить, кроме: «Это я, Ал. Помнишь меня?»

— Конечно, милая, конечно, но у меня своих неприятностей было вагон. Не таких, конечно, как у тебя, но все же…

В приемной начальника полиции, намереваясь поздравить Ала с назначением, собиралась всякая мелкая сошка, не приглашенная на банкет. Они заходили в дверь с поздравлениями на устах и тут же осекались при виде миссис Крамнэгел.

— Послушай, Эди, а не поужинать ли нам сегодня? Я заеду за тобой пораньше, в полседьмого, чтобы мы успели съездить в «Серебряную шпору» или куда-нибудь еще за пределы штата, — мягко предложил Карбайд.

— Разве ты не собираешься отпраздновать свой успех с Эвелин?

— Эвелин и я… стали друг другу чужими. Как я уже сказал, у всех у нас свои проблемы… Не такие, конечно, как у тебя, но за неимением других…

Ровно в шесть тридцать у тротуара возле дома Эди затормозил большой двухместный лилово-зеленый «Олдсмобил», и из него вышел Ал в летнем, устричного цвета, костюме с пуговицами из крокодильей кожи. Вместо безутешной вдовы, атаковавшей его днем, Ал увидел перед собой тщательно прибранную хитрую бабенку, которая открыто и с вызовом, распушив хвост и развернув знамена, демонстрировала свое женское естество. Они отправились в «Серебряную шпору» — заведение на восемьдесят процентов бутафорское и на остальные двадцать гастрономическое, с интерьером под «настоящий американский стиль», с официантами, одетыми под Баффало Билла, [28] Баффало Билл — прозвище Уильяма Фредерика Коди (1846–1917), героя американского фронтира — разведчика федеральных войск во время гражданской войны, охотника и актера, ставшего персонажем американского фольклора. и колючими, как подковные гвозди, официантками. Усевшись, они развернули меню размером со страницу «Нью-Йорк таймс», в котором гигантскими буквами были проставлены названия всего лишь нескольких блюд, и с удовольствием заказали коктейли, причем Ал немного порисовался, указывая, насколько они должны быть сухими, как их надо смешивать и как подавать. Эди же с невольным восхищением рассматривала этого требовательного самца в действии.

Сидя за столиком, полускрытым в призывной тьме, лишь чуть-чуть рассеиваемой единственным источником света — еле мерцающей жаровней, — окутанные тихой музыкой, лившейся им в уши, они завели серьезный разговор, и Эди впервые за долгое время ощутила близкое присутствие живого полнокровного мужчины, в высшей степени привлекательного и откровенного.

— Что произошло у вас с Эвелин? — спросила Эди.

— О вас же всегда говорили как об идеальной паре!

— Что происходит между мужчиной и женщиной? — Ал сморщил бровь в неубедительной демонстрации глубокомыслия, чересчур быстро сменившейся чересчур бойкой улыбкой.

— В один прекрасный день вдруг нет больше тайны… Остались одни ответы, а вопросов больше нет… выдохлись, пожалуй…

— По твоей вине?

— Да… и нет.

— Но все-таки?

— Да. Я ничего не могу с собой поделать, Эди, я человек чрезвычайно активный. Многие мне завидуют. Стоит мне только поглядеть на женщину — не обязательно даже на хорошенькую, — как мне хочется с ней в постель… Надеюсь, я не шокирую тебя?

— Да что ты! Дело естественное, — солгала Эди, покраснев до корней волос.

— Бог ты мой, да если б Эвелин считала это естественным, мы, может, до сих пор были бы вместе. Но она относилась к этому совсем по-другому, ревновала, как тигрица, а сама все время жаловалась, что я ее извожу, грязно ругаюсь, что от нее мне нужно только одно, а ее духовных качеств я не замечаю, но какого же черта… Я ей и сказал, что за духовным я хожу в церковь.

— Может, ты просто ее напугал? — предположила Эди, поигрывая вилкой и проявляя глубочайшее сочувствие к подруге, на что женщина способна лишь тогда, когда знает уже наверняка, что подруге из несчастья не выбраться.

— Это после семи-то лет супружества?

— Женщины меняются. И намного сильнее, чем мужчины, — вздохнула Эди. — И стареют быстрее.

Ал мгновенно, как птица на лету, переменил курс:

— Почему же ты-то не стареешь?

Эди прикусила губу, чтобы сдержать улыбку или вскрик.

— Я? Мои лучшие дни уже позади. Четверо полицейских! Да знаешь ли ты, что это такое?

— Кому же знать, как не мне? А вот знаешь ли ты, что для всей нашей полиции ты — все равно как счастливый талисман? А для меня… для меня ты намного больше… всегда была больше… Живая женщина из плоти и крови… с сердцем… с телом… с чувствами и желаниями… И все это досталось здоровенному жлобу, даже неспособному по достоинству оценить тебя…

— Не говори плохо об отсутствующих, которые не могут защитить себя, — с трудом выдохнула Эди, сглотнув слюну, чтобы смочить горло.

Ал пошел со своей козырной карты:

— Может, прямо к десерту перейдем?

— К десерту? — эхом отозвалась Эди и окинула его откровенным взглядом: посмотрела на глаза, сначала на один, затем на второй, затем, прищурясь, на оба сразу, затем перевела взгляд на рот.

— Поедем ко мне.

Они потянулись друг к другу, но он вдруг отшатнулся.

— В чем дело? — спросила она, проявляя простодушное преклонение перед рекламными роликами. — У меня изо рта дурно пахнет?

— Не здесь, — отвечал Ал, пытаясь закрыться ладонью.

— В чем дело?

— Ред Лейфсон…

Ал уловил в полутьме блеск металла, и сейчас инвалидная коляска уже подвозила своего улыбающегося пассажира к их столику.

— О, что мы здесь видим? Накануне вступления в должность будущий начальник полиции Алан Кармай Карбайд пересек границу штата, чтобы отужинать с женой своего смещенного предшественника! Как прикажете понимать эту встречу — служебное дело, личное или попросту красивый жест?

— Право, Ред, такие вопросы… Эди очень расстроена — вы же знаете… Ей-богу, это самое меньшее, что я мог сделать…

— Значит, спишем все на красивый жест, а? — сказал Ред, царапая что-то в своем блокноте, и продолжил с усмешкой: — Надеюсь, вы не станете обещать, что вырвали бы мне ноги, если они у меня были, и не станете, подобно своему предшественнику на вашем высоком посту, разукрашивать мою машину штрафными квитанциями?

— Мне незачем это делать, Ред, поскольку я верю в вашу личную порядочность.

— Серьезно? Ну, тогда вы один такой оригинал на весь Город. Нет, правда, зачем вам понадобилось перевозить даму через границу штата? В этом, надеюсь, нет никакого тайного умысла?

— Мне просто нравится здешняя кухня.

— Что же вы заказали?

— Господи, да вы никак допрашиваете меня?

— Всего лишь любопытство гурмана, Ал. Я тоже люблю это заведеньице — оно стоит того. Я люблю атмосферу американизма. Не знаю даже, как объяснить… В ней есть цельность… Она наша, как…