Марина Серова - Кто последний к маньяку?

Размышляя обо всем этом, я не заметила, как подъехала к своему дому.

«О черт! – тут же вспомнила я. – Я же запланировала на сегодняшний вечер представление, которое хотела устроить Славке Кирееву. Раз уж я достала эту видеокассету, не стоит отказываться от своего плана. Пусть лишний раз убедится, кто из нас чего стоит…»

А пока нужно как следует подготовиться. Не знаю уж, какого рода эмоции предстоит сегодня испытать майору Кирееву, а я предвкушала немалое психоэстетическое удовольствие. Мне кассета досталась практически бесплатно, если не считать денег, истраченных на бинокль, подаренный старушке-наблюдательнице в качестве гонорара за предоставленную информацию.

Но со Славочки я сегодня получу все по полной программе – и признание моего таланта сыщика, и горечь разочарования от своего давнего пренебрежения мною, и сладострастное вожделение, и раздражение мужчины, которому «прокрутили динамо».

Надо, кстати, ему позвонить, обрадовать… Я без труда припомнила его телефон. Это не было связано с каким-то моим особым отношением к нему, я помнила все телефоны, которые когда-либо попадали в мою память. Я говорила уже – память у меня как швейцарский банк. Я, кстати, помнила даже телефон Евстафьева, хотя ни разу ему не звонила и он мне его не давал. Просто попался как-то на глаза на визитной карточке, лежавшей на столе одного из моих недавних клиентов. Запоминать все, обращать внимание на все мелочи – это одна из моих профессиональных привычек.

Я набрала Славкин номер. Ну, конечно же, трубочку снял какой-то дежурный управленческий секретарек и ответил ритуальной фразой:

– Майор Киреев занят. У него совещание…

Конец этой формулы – «…Перезвоните через полчаса» – я не дала ему договорить.

– Майор Киреев совещается как раз по поводу того, что сейчас находится у меня в руках. Моя фамилия Иванова…

– Подождите, – буркнул он и исчез. Через двадцать секунд я услышала, как всегда, нетерпеливый Славкин голос.

– Ну?

– Слава, какой ты все же неотесанный мужлан, – заявила я ему. – Можно подумать, тебе не женщина звонит, а полковая кобыла…

– Слушай, Иванова, ты меня еще утром утомила, – начал он, но я перебила:

– Славочка, а уж как я-то утомилась, пока раздобыла эту твою идиотскую кассету! Смотрю ее сейчас – ничего интересного. Так, скучища. Оперативники твои беспомощные, как пацаны!

– Что ты сказала? – дошло до него наконец. – Она у тебя? Я сейчас приеду!

– Стой-стой-стой, Слава, – остановила я его порыв. – Ты помнишь условия, на которых я согласилась выполнить твою просьбу? Помнишь. Вот и отлично. Тогда иди сейчас побрейся, прими душ, облей себя одеколоном с приличным запахом. Купи цветов. Можешь бутылку вина прихватить. Выбирай по своему вкусу. Нам ведь с тобой до утра общаться. С вином-то ты все посмелее будешь… В общем, жду тебя через два часа, не раньше.

И тут же нажала кнопку отбоя. Ближайшие два часа мне с Киреевым не о чем говорить. Зато мне есть о чем поговорить с Евстафьевым. Только сначала приведем себя в порядок. На случай незапланированных визитов. Киреев-то раньше чем через два часа теперь не появится, как бы он ни стремился заполучить свою пленку. Знает, что я просто не открою ему, сколько бы он ни звонил в дверь.

Я приняла душ, высушила волосы, соорудила то, что сочла наиболее подходящим для образа недоступной женщины, придала своему телу головокружительный горьковато-приторный аромат. Всего полчаса у меня ушло на то, чтобы сделать из двухметрового куска легкого и прозрачного, как воздух, шелка древнегреческий хитон, вполне соответствующий моей сегодняшней режиссерской задумке.

Никто не смог бы сказать, что я обнажена – невесомые струи блестящего в электрическом свете шелка падали с моего левого плеча, едва-едва, но все же прикрывали правую грудь и спину и в живописном противотоке сливались на правом бедре. При движении переливы блестящей ткани делали ее почти непрозрачной, оставляя видимыми лишь контуры моей фигуры, но только я останавливалась, как волнение блеска постепенно затихало и из неясного силуэта проявлялось изображение моего обнаженного тела. Стоило мне пошевелиться, как шелк вновь покрывался переливающейся рябью, словно колеблющаяся поверхность воды под лучами солнца, когда приближаешься к ней из глубины с аквалангом, полная чувства прикосновения к тайне подводного мира. Когда же смотришь на сверкающую поверхность моря снаружи, тайна морской глубины скрыта от тебя, хотя ты знаешь, что под этой неощутимой сверкающей границей существует целый мир со своими законами, своими сокровищами и своими подводными жизненными ценностями и принципами.

Ассоциация тела с морем, наполненным тайнами, сама собой рождалась у меня, когда я рассматривала в зеркале свой наряд.

А что? Получилось, по-моему, очень даже неплохо. Весьма эффектно.

Сварив себе кофе и устроившись поудобнее в кресле, я набрала номер телефона Евстафьева, тут же вынырнувший из моей памяти, как только в этом возникла необходимость. Конечно же, мне ответила секретарша. Ни на что другое я и не рассчитывала. О евстафьевских секретаршах ходили в Тарасове легенды, что они – сама предупредительность. Что-то вроде нашей местной городской достопримечательности.

– Добрый день, – ответил мне приятный, уверенно-предупредительный молодой женский голос. – К сожалению, Родиона Афанасьевича сейчас нет в офисе. Сообщите, пожалуйста, свое имя и суть вашего вопроса, чтобы Родион Афанасьевич мог назначить вам встречу.

– Частный детектив Татьяна Иванова. А суть вопроса лучше известна, пожалуй, самому Родиону Афанасьевичу, чем мне…

– Родион Афанасьевич просил передать вам, когда вы позвоните, что ждет вас сегодня в двадцать два часа в казино «Клондайк». Вас устраивает это время?

– Да, вполне, – ответила я. – Спасибо.

Так, значит, программу «развлечений» с Киреевым придется несколько сократить. Забавы забавами, а дело прежде всего.

Не успела я как следует продумать, что и каким тоном я сегодня скажу Кирееву, прежде чем его с миром отпустить, как раздался звонок в дверь. Так и есть, это был он. Славка Киреев.

Вид у раздраженного моим ультиматумом до крайней степени Славки был смешной – в штатском, с букетом роз, с тортом и бутылкой в руках, то есть со всем праздничным набором, он был хмур и зол, смотрел волком, что очень уж не вязалось с его внешним видом.

Воспользовавшись тем, что руки его заняты, я бросилась ему на шею и чмокнула куда-то около носа. Чтобы спасти цветы и торт, Славка развел руки в стороны и стал похож на прилично одетое огородное пугало. Мне стоило больших усилий удержаться от смеха.

От постоянного движения мое одеяние – то ли хитон, то ли туника, я не сильна в фасонах одежды древнего мира – переливалось постоянным блеском, и у Славки, наверное, рябило в глазах, он все время прищуривался и морщился, как кот на солнце.