Дмитрий Вересов - Знак Ворона

Им не впервой было выполнять подобное задание: сидеть в маленькой душной комнатенке и следить за тем, чтобы видеокамеры и связанные с жучками магнитофоны бесперебойно фиксировали на пленку все, что происходит на объекте, в данном случае — в этой двухкомнатной квартирке. Их основной боевой задачей было — не заснуть на посту. Вводить этих балбесов в курс дела никто, разумеется, не стал. Впрочем, они и сами не проявляли ненужного интереса, действуя в своей работенке по принципу: меньше знаешь, лучше спишь.

От души нахохотавшись, Таня с Павлом вдруг одновременно почувствовали приступ волчьего аппетита и буквально набросились на приготовленные харчи.

— Надо же — “оливье”! Настоящий “оливье”, как в детстве! — удивленно воскликнула Татьяна.

— Специально для тебя приготовил, — Павел улыбался. Его старания не пропали даром.

— Ты?! — изумилась она.

— А то кто? Было два часа до твоего приезда, дай, думаю, порадую чем-нибудь свою Татьяну.

— Спасибо, спасибо, милый. Так вкусно!

— Только на самом деле этот салат называется “Столичный”. А “оливье” — это совсем другое блюдо. Его француз Оливье изобрел. И включает он в себя компонентов в двадцать раз больше, чем здесь.

— Да ну тебя! Всегда этот салат “оливье” назывался! — встала в позу Таня.

В конуре Хряк громко сглотнул.

— Долго еще будет продолжаться это издевательство? Ни стыда, ни совести у людей! Мало того, что они там всякие деликатесы хавают, так еще и обсуждают, как да что называется. Подумали бы о людях! Нам тут еще почти сутки на голодном пайке куковать! — он пошарил глазами вокруг, хотя и без того прекрасно знал: все гамбургеры, купленные по дороге в расчете на целый рабочий день, давно съедены. Съедены за один присест.

— Надо было больше покупать. Черт! Ведь думал же: что тебе четыре — на один зубок! И правильно думал! Они ведь небось потом еще и ужинать сядут, а я тут буду слюну глотать. Неблагодарная работа! В следующий раз потребую, чтобы обеспечили трехразовое питание, по всем правилам: первое, второе, третье, — Хряк схватил литровую пластиковую бутылку с колой и залпом проглотил почти половину содержимого.

— Да угомонись ты, — пропищал Чахоточный. — Сейчас что-нибудь проморгаем, и не видать тебе ни супа, ни десерта как своих ушей!

А Таня с Павлом все спорили. Еле сдерживали смех, но упорно продолжали стоять на своем. Никто не хотел быть побежденным.

— Нет, нет и нет! В конце концов, кто его готовил, ты или я? Так что не спорь, шеф-повар лучше знает: салат — “Сто-лич-ный”! — для пущей убедительности Паша постучал ложкой по столу.

— Ну ладно! К завтраку я сделаю такой же, и он будет называться “Оливье”! — Таня встала и уперла руки в боки.

— Какая ты у меня упрямая! И хитрая!

— Это я упрямая?! Ну нет, это ты уперся как ослик. Ослик-Пашка!

И она бросилась к нему и стала целовать, целовать… А он вдыхал волшебный аромат ее волос. И думал о том, что сейчас на всей земле едва ли сыщется кто-нибудь счастливее, чем он, Павел Розен.

Эту сцену Чахоточный наблюдал в гордом одиночестве. Не выдержав стонов Хряка, он сам дал ему совет обратиться к начальнику тюрьмы с просьбой похарчеваться. А он, так и быть, посидит немного и за себя, и за того парня. И в данный момент Хряк, еле переводя дух — он страдал одышкой, — мчался по бесконечному лабиринту коридоров. Путь к еде ему подсказывал инстинкт.

Татьяна с Павлом сидели на диване и разговаривали. И никак не могли наговориться. Она рассказывала про свою жизнь с того момента, как ему был вынесен страшный и несправедливый приговор. О том, как она чуть было не поставила на себе крест. Но Лизка, ее дорогая старшая сестричка, позвонила в Голливуд, на одну из крупнейших киностудий, и так вот запросто договорилась, чтобы Татьяна участвовала в кастинге. А потом сестра измывалась над ней, приводила в чувство с помощью холодного душа и заставила-таки Таню снова поверить в себя, в свои силы. И ее взяли на главную роль. А помог Леня Рафалович.

Единственное, о чем Татьяна умолчала, — ее скоротечный и скандальный роман с Гришей Орловским. Ей не хотелось об этом говорить, и она боялась, что Паша сейчас задаст ей вопрос, на который придется отвечать. А что тут ответишь? Что та боль, которую она носила в сердце, не могла найти иного выхода? Что он, Пашка, отчасти сам виноват в случившемся: зачем он ее обманул тогда, при их последнем свидании?

Но вопроса, которого она ожидала с таким ужасом, не последовало. Павел все понял, понял и простил. Посчитал, что это была ошибка, которую лучше всего попросту вычеркнуть из их жизни. Так же, как он вычеркнул Клэр. О которой Татьяна ничего не знала. И слава Богу! К чему ей знать про то, что им самим воспринимается теперь, как сон, наваждение, которое прошло и никогда больше не вернется. Как говорится: кто прошлое помянет, тому глаз вон!

— Так ты у меня теперь голливудская суперстар? — Павел шутливо поднес Танину ладонь к губам: — Мадам, мое почтение! Нижайше кланяюсь, великолепная Татьяна! Вы не будете против, если я посижу немного рядом с вашей особой на этом ничтожном диване?

— Балбес! — улыбнулась Таня. — Будешь паясничать, изгоню с дивана на кресло!

— О, это будет мой трон. Я стану королем, повелителем кресел, и мы будем почти на равных! — Паша предпринял попытку встать с дивана. Но Таня повисла на нем, обняв руками за шею.

— Не пущу! Не нужен мне кресло-король. Я люблю моего ослика-Пашку!

— Ладно, уговорила. Но только при одном условии: когда я вернусь домой, на каминной полке будет красоваться статуэтка “Оскар”.

Таня сразу стала серьезной.

— Откуда ты знаешь?!

— Что знаю?

— Что фильм, в котором я снималась, номинируют на “Оскар”. И меня, как актрису, тоже?

— В самом деле?! Вот это да! — изумился Павел.

— Так ты не знал?

— Нет, я просто так сказал, чтобы тебя подбодрить.

— Ну так ты попал в самую точку, — Таня очень удивилась такому совпадению.

— Так это же просто здорово!

— Я так волнуюсь, я боюсь. Ты даже себе представить не можешь, как я боюсь! — призналась она.

— Все у тебя получится. Ты самая лучшая, поверь моему слову.

Он сказал это так, что она вдруг сразу поверила: никому другому главную кинопремию года дать не могут. Только ей. Потому что она лучшая. Самая лучшая. “Я самая обаятельная и привлекательная!”, — прозвучала у нее в голове фраза из одноименного кинофильма.

— Паш, а теперь ты расскажи о себе. Я понимаю, тюрьма — это должно быть ужасно? И все-таки я хочу знать, как ты живешь?

Татьяна немного отстранилась и пристально смотрела на Павла.

— Все не совсем так, — произнес он и прикусил губу. И снова потер ухо.

“Что значит не так? И почему он показывает, что не может говорить. Разве это тайна, что он сидит в тюрьме? Может, ему просто не хочется рассказывать? Нет, он показал, что нас слышат. А что если… если над ним издеваются или проводят какие-нибудь эксперименты? Вон как он осунулся. Но неужели?!”