Дмитрий Вересов - Знак Ворона

Но сосед Коля был тут как тут! И получилось так, что красавица Галя Мясоедова принялась спать через сутки со сменным экипажем. Ночь с мужем Вовой, другую с соседом Колей. И наоборот.

Кончилось это хорошей русской дракой. Этакой российской бытовухой коммунальной кухни!

Но разум возобладал. Коля женился на толстой евреечке, диспетчерше Московского вокзала, та получила отдельную квартирку, и зажил Коля с нею припеваючи. А Мясоедовы тоже получили квартиру. Вова свою неверную женку простил… И тем государство преумножилось.

Но в коммуналках жили не только железнодорожные рабочие. Живала в коммуналках и интеллигенция.

Так вот, Алискина “маман” с первым своим мужем-инженером, по которому Алиска и носила свою фамилию, тоже жила не в отдельной квартире. Отнюдь. И был у маман с ее мужем сосед Николай Германович.

Алиска тогда уже все вполне соображала. Как на ее психику подействовало хождение мамочки в комнату к чужому дяде… И соответственно — чужого дяди в мамочкину, когда папочка был на работе?

Подействовало! И полностью потом выразилось в ее “однолюбстве”. Кстати, природная скрытность и любопытство Алиски развились именно оттуда. Ей приходилось скрытничать, потому что таиться приходилось и матери. Мать нервничала, а маленькая дочка боялась ее нервозности — боялась получить ремнем по попе за излишнее любопытство… Мама, сжигаемая желанием улечься с соседом Николаем Германовичем, должна была прежде всего нейтрализовать Алиску. “Если не ляжешь сейчас спать — я тебя накажу!” — кричала похотливая домохозяйка. “А зачем ложиться спать днем?” — не могла взять в толк черноглазенькая Алиска.

Много вопросиков возникало в ее кудрявой головке… Но ответов не было. И более того, мать давала понять, что спрашивать ни о чем нельзя — за каждый вопрос ей будет ремнем… Это было невыносимо. Жизнь превращалась в кошмар. Нервная мать… Вопросы, на которые нет ответов… Страх. Страх наказания за все… За неосторожный вопрос, за неосторожный взгляд… И Алиска нашла выход. Она стала врать. Она стала притворяться.

А как только чуть-чуть созрела, удовлетворила свое любопытство, залезши Николаю Германовичу в штаны.

Ведь в этом была главная тайна: из-за чего мама бросила папу?

Харитонов часто говорил о бабской мимикрии. Они, де, легче приспосабливаются — легче выезжают… Наверное, дело здесь в том, что у баб другая функциональная задача. Заставить себя спать с доминиканцем или португальцем ради тех благ, которыми при этом можно попользоваться, — это то же самое, что и съездить на хату к мальчикам “послушать музыку”… Только “на хату к мальчикам” — временная, дискретная акция, а “отъезд” на так называемое ПМЖ — акция действия непрерывного, перманентного… Долгоиграющая акция… Но суть — одна и та же. На хату — там угостят коньяком. Поесть шашлыка дадут, ну, придется за это взять в рот пару-другую членов… А если хавка и выпивка окажутся хорошими, так оно того и стоит!

А с отъездом на ПМЖ? То же самое. Только вот вечеринку можно прервать. И потом снова стать хорошей девочкой. Но это вопрос того — какая у кого мера ценностей. Если блага в виде ежедневной фирменной еды и коньяка стоят того, чтобы каждую ночь брать в рот черный… значит, такова внутренняя установка.

Алиска растрогала Ваньку описанием страданий родителей ее португальца, в доме которых они ныне проживали. Суть драмы была в том, что те надрывались, строили копили, покупали, а теперь состарились и болели.

Вот незадача! И по их западному обычаю — дети должны были за проживание в родительском доме родителям деньги платить, как квартиросъемщики платят. Вот, лажа!

Алискина маман всегда полагала, что недополучила в жизни по своей красоте и талантам.

Таланты ее причем носили какой-то мифический характер:

“Маман хорошо рисовала”… Но рисунков этих никто никогда не видал!

“Маман прекрасно во всем разбиралась и, работая чертежницей, порой заменяла иных инженеров”… Но, поговорив с этой дамою полчаса, Ваньке хотелось сунуть голову под струю холодной воды, чтобы не сойти с ума от непроходимой глупости.

“Маман — многодетная мать: она воспитала троих детей”… Это точно! Первая из них — неисправимая Алиска. Вторая — глупая и ленивая толстуха Варвара… И третье чадо — сынок Петруша, который с благословения маман в свои двадцать четыре превратился в профессионального косца — пряточника от армии… И на работу не шел — боялся, что военкомы достанут. И учиться не шел — тоже чего-то там боялся… Так все сидит на кухне — пиво пьет да курит… Маман любит рассказывать, какие мужчины за нею ухаживали. Особенно упоминается какой-то архитектор из Риги. Томно закатываются глаза, тонкой струйкой выпускается дым из ноздрей… Архитектор из Риги!.. Теперь, наверное, маман томно закатывает глаза, когда говорит знакомым, что ее старшая дочь живет в Португалии.

А он-то ей писал!

Ах! И Иван наливал себе еще один стакан…

В той самой Португалии, на пляже где-то между Капо Дель Рока и Кашкайшем, из взятого Ванькиным приятелем напрокат автомобиля соотечественники Алискиного Хосе Жу-Жу, по их национальному обычаю, украли Ванькины вещи.

Смешно вспоминать! Среди прочего был и сборник рассказов Довлатова. На русском-то языке! Зачем им? Ванька его творчеством никогда особенно не восторгался, но на днях услышал по радио “Свобода” передачу, где рассказывали о зарубежном этапе литературной деятельности почившего в бозе писателя, ну и читали при этом некоторые письма, где, в частности, Довлатов писал своему другу-издателю: “Посылаю новую вещь — вроде эссе. Тут все негодяи выведены под собственными именами…”

Ваньке тоже хотелось… Руки так и чесались, ну так и чесались…

Он нашел еще такую свою безделицу, что как-то написал для Алиски, чтоб позабавить ее. Написал про себя, каким он себя представлял…

Нашел и еще одно, что написал ей в первый месяц их знакомства:

Ванька так и не состыковался с нею во времени. Разница в возрасте — не просто разница в возрасте. Это пропасть между несовместимыми культурами.