Сэм Льювеллин - Тросовый талреп

Я в «Лампедузе», на Кингс-роуд. Мне 12 лет. Моя сестренка Ви, как обычно, сидит во главе стола. По одну сторону от нее — какой-то актер, а по другую — кинорежиссер, и она рассказывает занимательную историю, моргая длинными ресничками этакой Венеры-мухоловки. Кингс-роуд полна воды, и не видно привычного асфальтированного шоссе. И откуда-то взялся мужчина в непромокаемом плаще, он тонет на Кингс-роуд и криком взывает о помощи. Я хочу броситься за ним в воду, но Ви цепко удерживает меня своими длинными красными ногтями. Сидящая рядом Давина Лейланд терпеливо втолковывает мне, что глупо спасать каких-то тонущих людей, когда надо улаживать ее дела. И весь этот стол, вся эта их дурацкая компания кивает и грозит мне пальцами...

Я проснулся на дощатой койке в превосходно отлакированной нише каюты с иллюминатором, окантованным полированной медью, с выцветшими ситцевыми занавесками. Мы шли по спокойной воде, и двигатель судна работал ровно и быстро.

Я вскарабкался по сходному трапу и выбрался через рулевую рубку подышать утренним холодным воздухом. Неподалеку я с радостью обнаружил большой белый нос «Зеленого дельфина». Мачта оказалась на месте. Тремя футами ниже правого борта красовался след от вчерашнего столкновения со сквозной дырой посередине. Все это нуждалось в ремонте, но не в полной перестройке. Могло быть и хуже. Везет тебе, Фрэзер. Я облегченно вздохнул и решил осмотреться поосновательней, чтобы знать, с кем мне предстоит иметь дело.

Судно, на которое я попал, вполне бы сгодилось для курортной открытки 30-х годов. Длиной примерно шестьдесят пять футов, с высоким, прямым носом и круглой кормой. Коренастая главная мачта, еще одна мачта на корме. Там же находится приземистая рулевая рубка. А впереди, где полагалось быть крыше яхты — если бы это судно было яхтой, — я увидел крышку люка. Ну, понятно. И борта черные, промазанные дегтем, и на сосновой палубе виднеются следы рыбной чешуи и крови. В общем, это был отличный образчик парусного траулера, повидавшего виды, отработавшего свое, но остававшегося целехоньким.

Судно скользило по прозрачной воде залива, оставляя за собой широкий след в форме буквы "V". От узкой полосы каменистого побережья зеленые склоны гор уходили в самое небо, голубое, как глаза ребенка. Отражение горных склонов в заливе было ослепительно зеленым.

А впереди бухта сужалась и делала поворот. Там еще стелился понизу туман, как бы попавший в ловушку меж горных складок. И дальше высились другие горы, основания которых туман закрывал совершенно, так что зазубренные хребты как бы самостоятельно плыли по небу, словно горные пики в китайской живописи.

Я подошел к мужчине, стоявшему за штурвалом. Несмотря на утреннюю прохладу, этот верзила был в тенниске, когда-то белой, и в грязно-голубых рабочих брюках из грубой ткани. Я искоса разглядывал сломанный нос, курчавые рыжие волосы, которые он словно месяц не причесывал, бородку и бледно-голубые удивленные глаза.

Старое деревянное судно двигалось по крутой излучине. Впереди открылся небольшой заливчик — тихая гладь длиной примерно ярдов в четыреста, а шириной — в двести. Оборванные клочья тумана висели над водой между нами и галькой в самом устье реки. Бородатый мужчина резко повернул штурвал, и мы благополучно миновали тусклые обломки притаившихся под водой скал.

— Это залив Биэг, — сказал он. — Лучше бы нам спрятаться где-нибудь.

Он потянул на себя дроссель. Двигатель запыхтел и заглох — черные от мидий берега откликнулись рокочущим эхом. Впереди, по левому борту, на склоне горы зеленела рощица эвкалиптов. За деревьями виднелись крутые, в этаком викторианском стиле крыши. А у самой кромки воды, там, где зеленый дерн переходил в крупную гальку, был виден навес и гранитный причал.

Мы направились к пестро-красному жестяному бакену. Бородатый мужчина перешел на нос судна, втащил на борт причальный вымпел и надежно закрепил. Вернувшись на корму, он сказал:

— Не знаю, как вас благодарить за то, что вы спасли Гектора. — Он сделал паузу, испытующе поглядывая на меня. — А из чего сделана ваша посудина?

— Дерево. А сердцевина эпоксидная, — ответил я.

— Вам не стоило приводить свое судно на эту сторону Обана, — сказал он. — У меня-то здесь свои делишки. Вы промахнулись на огромное расстояние. — Он ткнул в карту толстым пальцем. — Двадцать одна миля по одной-единственной тропе, если двигаться сушей. А морем придется почти целый день плыть до Эрисейга. Если вам нужно именно это место. И еще чуть дальше до Маллейга. Так что мы будем рады, если вы останетесь с нами.

У него была какая-то странная манера речи, будто он не привык к обидным любезностям. Я провел достаточно много времени в своей конторе на Садовой улице, чтобы ощущать неудобство, когда совершенно незнакомый тебе человек столь откровенно говорит то, что думает.

— Мы были бы рады принять вас, — продолжал он. — Фиона и я.

Последний раз я получал какое-то приглашение от незнакомого мне человека на одном уик-энде в Сомерсете. Это была дама с бристольской фондовой биржи, которую я развел с ее муженьком, склонным к изменам. Дама прокралась ко мне в комнату в полночь. Самый старинный метод обеспечить скидку со счета. Дама очень рассердилась, когда я самым наилюбезнейшим образом объяснил ей, что предпочитаю обычный способ оплаты, поскольку мне надо помогать больной сестре.

Но на этот раз все обстояло иначе. У меня нет машины, чтобы добраться до дому, зато есть дыра в моем катере и настолько сильная головная боль, что для меня было бы облегчением не думать ни о чем самому. Поэтому я и сказал:

— Спасибо. Это мне подходит. — И протянул ему руку. Он выглядел человеком того круга, в котором ценят крепкое рукопожатие. Я представился: — Гарри Фрэзер.

Было такое ощущение, что я пожимаю руку гаечному ключу.

— Эван Бучэн, — сказал он. — Давайте-ка вместе позавтракаем.

Причал встретил нас запахом торфа и мокрых сосновых иголок. Я шел следом за Эваном вверх по мокрой дорожке. Мы пролезли через калитку в изгороди, защищавшей от диких оленей, и начали спускаться вниз по зеленому туннелю, образованному зарослями рододендронов.

Дорожка делалась все уже и превратилась в тропку, которая повела нас опять вверх через заросшую камышом лужайку к фасаду дома под высокой шиферной крышей, одной из тех, что видна из залива. Я скосил глаза на свисавшие низко скаты крыши. Ощущение было такое, будто мои глазные яблоки налиты расплавленным свинцом.

Когда я начинал свою юридическую карьеру, старый Артур Сомерс гонял меня по самым разным адресам, и я быстро понял, что о человеке можно очень многое узнать по его дому. Дом Эвана выглядел весьма странно. Слуховые оконца на левом скате крыши были перекошены и рамы в них еле-еле держались. Зато оконца на правом скате оказались в полном порядке и даже были недавно покрашены. Справа от входной двери красовалась ухоженная, без единого сорняка цветочная клумба с большим кустом фуксии и какими-то редкостными травами. А слева от двери была голая земля, где сорняки перемешались с заостренными обломками шифера.