Ольга Лаврова - Любой ценой

Знаменский останавливает запись.

-- Диагноз?

-- Очень искренно, Пал Палыч, -- говорит Кибрит.

-- Этой записи полтора месяца. Были на полном доверии. А неделю назад Тобольцев отказался выйти из камеры на допрос.

-- И потому ты забуксовал в бумажных дебрях? -- Томин кивает на горы папок.

-- Да нет, "заело" чисто по-человечески.

x x x

И как еще заело! Все уже в этой хозяйственной тягомотине распутано, рассортировано, еще чуток -- и с плеч долой. Поведе-ние Тобольцева ничего не изменит. Но -- весьма любопытно. Да и самолюбие задевает.

Надо вызвать его сюда, решает Знаменский. Давненько в тюрь-ме, смена обстановки встряхнет.

Однако если б Знаменский понаблюдал, как Тобольцев в соп-ровождении конвоира поднимается по внутренней лестнице Петровки, то понял бы, что номер не удался. Явственно постарев-ший, безучастный, Тобольцев не проявляет никакого интереса к окружающему, свойственного любому человеку, запертому в че-тырех стенах и вдруг попавшему "наружу". К Знаменскому он входит не здороваясь и мешковато садится у стола.

-- Неделю назад я оставил вас в покое, Василий Сергеич, думал, накатило нелюдимое настроение. Но сегодня, вижу, вы тот же. Объяснять ничего не намерены?

Тобольцев молчит.

-- Вы слышите меня, Тобольцев?

-- Да, гражданин следователь.

Знаменский открывает одну из папок. Пустяки в ней, предлог, чтобы Тобольцева раскачать.

-- Осталось уточнить пять-шесть цифр. Они пока со слов Беля-евой. Она возлагает на вас вину за приписки в нарядах с июля по сентябрь. Вот, ознакомьтесь.

-- Вы мне зачитывали на прошлом допросе, -- не поднимает головы Тобольцев.

-- Да. И тогда вы собирались опровергнуть ее показания. Так? Почему не слышу ответа?

-- Все верно говорите, гражданин следователь.

-- И что же, Василий Сергеич? Будете опровергать?

-- Как хотите... Как проще.

-- Я ищу не простоту, а правду, -- сердится Знаменский. -- Убедите меня, что Беляева лжет.

-- Июль и половину августа я был на втором участке, -- безо всякого выражения сообщает Тобольцев. -- Там велись срочные работы, и был приказ по тресту. На первом и четвертом участке в то время я не бывал и нарядов не закрывал.

Знаменский переворачивает несколько листов дела.

-- Но вот подшит наряд, на нем подпись: "Тобольцев". Рука ваша или нет?

Тобольцев равнодушно взглядывает.

-- Моя, гражданин следователь. Подсунули, небось, среди бума-жек, подписал дуриком.

Знаменский всматривается в Тобольцева, почти не слушая его.

-- Василий Сергеич... Что стряслось?

Обойдя стол, он становится перед Тобольцевым, чтобы попасть в поле его зрения.

-- Что на вас навалилось?.. Вы здоровы?

Тобольцев роняет лицо в ладони:

-- Пал Палыч... очень прошу... свидание с детьми.

x x x

Случается, когда Пал Палычу нужно что-то понять и об этом можно рассказать, не нарушая служебной тайны, он советуется с матерью. Подследственные -- частенько люди с изломанной психикой, а Маргарита Николаевна -- чуткая женщина, да к тому же психиатр. Вот и сегодня встревожил Пал Палыча Тобольцев, и дома покоя нет.

-- А ты не усложняешь, Павлик? -- за разговором Маргарита Николаевна хлопочет на кухне. -- Может, просто реакция на окончание дела? Пока следствие, голова занята: как сказать, да что сказать. Человек до поры мог почти не думать о наказании. А теперь заслониться нечем, и разом навалилось то, что ждет. Вот и срыв.

-- Это, мать, не про Тобольцева. У него другая тактика выжива-ния: чего нельзя миновать, к тому надо приспособиться. Мы с ним толковали о суде, о колонии, он был готов все это перенести.

-- Стало быть, что-то личное... дурное известие... Достань сто-ловую ложку.

-- Я бы знал. Мне обязаны сообщать то, что сообщают ему.

-- Ну, не герметически же он закупорен. Плохая новость щелку найдет.

-- Да все, что могло случиться плохого, вроде бы уже случилось. Давай нож поточу, не режет ведь... Жена от него ушла пять лет назад и уехала с новым мужем куда-то аж в Каракумы. Дети остались с ним и с тещей.

-- Дети маленькие?

-- Десять и семь.

-- С ними благополучно?

-- Попросил свидания, значит, живы-здоровы... Пахнет уже вкусно... Этот Тобольцев, как заноза в мозгах!

-- Хорошо, хоть аппетит не пропал.

-- Аппетит зверский!

x x x

А дня через три утром не успел Знаменский снять плащ, как позвонили из Бутырки. Тобольцев слезно и в срочном порядке просится побеседовать. Пал Палыч покачал головой над густо исписанным листком календаря, но поехал...

На этот раз Тобольцев здоровается и не отворачивается, но снова на себя не похож: им владеет мрачное возбуждение.

-- Итак, явился на ваш призыв, -- говорит Знаменский. -- Слушаю.

Тобольцев набирает воздуху, смотрит круглыми карими глазами и молчит.

-- Вы собираетесь сообщить новые обстоятельства по делу? -подсказывает Знаменский, хотя чувствует: вряд ли.

Не в силах усидеть, Тобольцев вскакивает с привинченного к полу табурета.

-- Нет, я... -- Он топчется у стола, опираясь на него нетвердой рукой. -- Пал Палыч, я убил человека!

Знаменский реагирует, словно на шутку:

-- Убили? Это кого же?

-- Фамилию не знаю... то есть тогда не знал.

-- Странные вещи с вами творятся, Василий Сергеич. Сядьте, постарайтесь успокоиться... Ребята приезжали?

-- Да, вчера. Поглядел, простился, -- от волнения он картавит порой до непонятности.

-- Почему "простился"?

-- Больше вряд ли увижу.

Спятил мужик, что ли? Помолчав, Знаменский включает дик-тофон.

-- Ну ладно, выкладывайте.

-- Четырнадцатого июня, примерно в семь тридцать вечера я зашел в винный магазин на Таганской улице, чтобы выпить, -- начинает Тобольцев заученно. -- Там ко мне привязался пожилой незнакомый человек, полный такой, в черном плаще. Из магазина он вышел вместе со мной и что-то все говорил, но я его не слушал. -- Он приостанавливается, обеспокоенный: -- Вы не пишете протокол?

-- Успеется. Дальше?

-- Гражданин, который привязался, мне надоел, и я старался от него отделаться. Тогда он стал мне грозить, вынул бумажник и совал мне под нос какие-то документы, вроде раньше он был начальник и прочее. Тогда я разозлился и ударил его. Он упал, а я ушел. Все... А он там же умер.

-- С чего вы взяли?

-- Потому что он умер.

-- Место, где это произошло? -- резко спрашивает Знаменский, уже с внутренним ознобом.

-- В Товарищеском переулке.

Выключив диктофон, Знаменский звонит, представляется.

-- Вечером четырнадцатого июня в Товарищеском переулке зарегистрировано нападение на мужчину?.. Да, жду.

-- Вы мне что -- не верите?

Знаменский не отвечает, прижимая трубку к уху. На том конце провода начинают зачитывать текст с карточки учета преступле-ний:

"... обнаружен труп Киреева Д.Т., шестидесяти четырех лет. По заключению судмедэксперта, причиной смерти явился удар по голове, вызвавший разрыв сосудов в части мозга, пораженной недавно перенесенным Киреевым незначительным инсультом. Подозреваемый был задержан дружинниками при попытке огра-бить тело потерпевшего, однако..."