Ольга Лаврова - Свидетель

Хруст пальцев.

- Неприятно.

- А мне? Ведь каждый день я призываю людей признаваться в чем-то постыдном и мучительном.

- У вас привычка.

- Все равно неприятно. Но нужно. И часто больше-то нужно не мне, а тем, кто сидит тут напротив.

- Я... все написал.

- Нет, этого мало. "Шесть лет назад совершил аналогичное преступление... о нем никому не известно..." Нам обоим нужно без канцелярщины, человеческим языком.

Власов беззвучно пожевал губами. Слов во рту не было.

- Давайте я начну за вас. Шесть лет назад цвела сирень, был вечер и теплый ветер трепал рыжие волосы красивой синеглазой девушки.

- Положим, вечер был прохладный.

- Прохладный ветер трепал рыжие волосы. Вы подошли и сказали: "Как жаль, что вы ждете не меня!" Она ждала другого.

- Да. Но многое было иначе, чем с Платоновым. Только вот постепенно...

- Прошлое смешалось с настоящим.

- Да, все стало казаться похожим. Иногда не мог отделять, где Платонов, где я сам... Та девушка напоминала Риту. И она мне... по-настоящему понравилась.

- А вы ей?

- По-моему, отбрыкивалась для вида. Мы почти познакомились, когда явился ее незваный защитник. Корчил из себя рыцаря, изображал, что имеет права...

Он умолк. Пал Палыч не стал понукать: теперь уж заговорил. Договорит. Власов тряхнул головой, освобождаясь от скованности в шее.

- Я был моложе, Пал Палыч. Общительней, остроумней. Женщины, случалось, увлекались не на шутку. Я мог рассчитывать, понимаете?

Знаменский покивал - чего не понять.

- И она вела себя как-то... нейтрально. Словно ждала, чем кончится. Как проявит себя ее приятель... Слово за слово, пошла толковища. Он замахнулся, я успел ударить первым... он отлетел на скамейку, стал сползать вниз... потекла кровь.

- Очень сильно ударили?

- Средне. Но... разводным ключом.

- Это плохо. Куда попали?

- В голову. Правда, удар получился скользящий. Девушка закричала. Ей померещился нож. Но это был разводной ключ. Немецкий, друзья в тот день подарили.

- Зачем ключ? У вас машина?

- Была... Разбил вдребезги, новую не осилил. Да, так вот тут девушка испугалась меня - что я с ножом. Отбежала. Это все произошло на скверике. Безлюдно. Она издали топала на меня ногами и обзывала... вероятно, справедливо. Тогда я ушел.

- Просто ушли... Совесть не пошаливала?

- Должен признаться - нет. С неделю тревожили звонки в дверь, ну, еще избегал бывать на том месте. Вот и все.

- А теперь-то - что все-таки вами движет, Игорь Сергеевич? Разыгрались ассоциации, воспоминания - ясно. Ясно, что вы защищали не Платонова - себя. Но что-то послужило же последним толчком для такого шага, как официальное заявление. Оно ведь чревато...

- Не толчок - обвал всего! Неужели вы не понимаете?! Все не так, как должно быть. Все оборачивается иначе. Одно за другим. Платонов оказался мелочью и трусом. Кого я выгораживал? К Демину чувствовал пренебрежение, а он - сильный характер. Его отец меня благодарит - за что?.. Рита вопреки элементарной логике житейской остается со своим Алешей. Все не так, как я привык считать!

Пережидая очередную паузу, Знаменский подумал, что все равно не понимает Власова. И не поймет до дна. Пусть смятение, переоценка ценностей. Но инстинкт самосохранения должен бы взять верх. Всю жизнь проживши эгоистом, скептиком (может быть, и циником), вдруг не перерождаются в покаянных праведников. Тут срок нужен немалый и многие жестокие уроки...

Но если цинизм был напускной? А эгоизм - следствие одиночества, отучающего заботиться о других? Понимает ли он и сам себя вполне, до конца?

- И вы еще, - снова заговорил Власов. - Я считал себя стопроцентно порядочным человеком, а тут увидел все с обратной точки, вашими глазами... К кому-то другому, возможно, не пришел бы.

- Как удачно, что подвернулся Пал Палыч! Добрый малый, всегда рад потолковать по душам. Нет, Игорь Сергеевич, не польстили вы мне своим доверием. Раз не пришли бы к другому, то чего стоит ваше раскаяние?

- Я не уверен, что раскаиваюсь. Еще не знаю... Дело в том, что я привык существовать в определенной системе координат. Иначе не умею. Сейчас прежние координаты сместились. Я потерял свою точку в пространстве. Нет опоры.

Пал Палыч смотрел в окно. Утро туманное, утро сырое. Зиночка выходит замуж. Граф будет часто резать лапы - тяжел, а кругом битые бутылки. Власов объясняет-объясняет - объяснить не может.

- Хорошо, Игорь Сергеевич, чего вы хотите от меня в вашем бедственном положении?

- Очень четко. По своим каналам выяснить - наверное, сохраняются архивы каковы были последствия той драки. Мне это необходимо как отправной момент...

- Для иной системы координат, - усмехнулся старший следователь Знаменский, потерявший единственного свидетеля.

- И для самооценки... И вообще.

Пал Палыч набрал четыре цифры.

- Дежурного по МУРу... Аркадий? Привет... Нет, не про Томина. Подними, пожалуйста, сводки за 68-й год, вечер 18 мая... Записываешь? Меня интересует удар по голове тяжелым предметом. Потерпевший - молодой мужчина... В сквере у Никитских ворот. Полчаса хватит?.. Все это я понимаю, золотой ты мой и брильянтовый, но напротив меня сидит человек, который практически пришел с повинной. Либо я смогу отпустить его домой и он наконец уснет спокойно, либо... Да, 18 мая 68-го года. Травма черепа... Ну да, степень травмы... Разумеется, если жив. И у кого эта висячка. Спасибо, Аркаша, твой всегдашний должник.

Он положил трубку.

- Теперь будем ждать, Игорь Сергеевич. Но поскольку я на службе - время казенное. У меня полно писанины. Пересядьте, пожалуйста, с глаз долой на диван, иначе мне не сосредоточиться. Только держитесь правой стороны, посередке пружина торчит.

Диван скрипуче принял на себя долговязого седока. Пал Палыч занялся делом.

Через сорок пять минут, после многих иных звонков, трубка зачастила Аркашиным голосом, наскоро передала привет Томину и короткими гудками оповестила, что в МУРе хватает забот без мифических преступников шестилетней давности.

Не значилась в сводках драка у Никитских ворот ни с травмой черепа, ни без. Никто не заявлял о подобном происшествии. Потерпевший утерся и перетерпел свою ссадину без милиции...

Вот повезет же иногда, где вовсе не чаешь!

Уберег Пал Палыч свидетеля до суда. А Скопина избавил от позора перед райотделом.