Виктор Леденев - Вьетнамский коктейль

Машинально взглянул на часы - 4.55. Еще тридцать пять минут до подъема. А еще через час и пять минут - выезд на воздушную базу.

Я побежал прямо по воде, чтобы выскочить на разминочную тропу хотя бы метрах в трехстах от места последней выпивки Толяна. Лицо, мелькнувшее в окне, вполне за это время могло вооружиться и биноклем. Дно было скользким, и я изрядно запыхался. Кеды были в вонючей грязи, и пока я их отмыл до приемлемого вида, у меня оставалось ровно двадцать минут на обратные почти полтора километра. Почти уверенный, что за мной внимательно наблюдают, я делал все, что положено в таких случаях - временами ускорялся, резко разворачивался и бежал назад, несколько раз, а два качал маятник", короче занимался самым обычным для нас делом без всяких признаков паники, спешки или тревоги. Все, как обычно, разве что только один или два моих друга могли знать, как я не любил все это проделывать на тренировках, и удивились бы моему усердию.

У здания я был без трех минут подъем. Мой вспотевший вид никого не удивил - просто решил человек размяться, его недавно трахнули по головке, вот у него и проснулась любовь к физическим упражнениям. В душе я внимательно посматривал на ребят, ничего особенного не заметил, как и то, что в этот день никто на дальнюю пробежку к речке не решился - времени на сборы дали маловато, а отсутствие никто и не заметил в идиотской атмосфере сборов, это был не его черед идти на смерть. Был бы. Если б уже не наступил. Но докладывать мне об этом не хотелось, нутром чуял, что попал в такую заваруху, что в джунглях, под пулями буду в большей безопасности, чем здесь. Игра пошла нешуточная, а я даже не знал правил. Так что сиди и помалкивай.

Ел обычную китайскую тушенку механически и боялся смотреть часто на часы - хотя самым заветным желанием было убраться отсюда подальше и поскорее. Полкан тоже завтракал с нами. Он все больше пугал меня - после того разговора он то появлялся на базе, то уезжал, беседовал с командиром и ни разу не попытался даже заговорить со мной. Командир тоже общался со мной по поводу задания - не больше того и помалкивал обо всем остальном.

По традиции остающиеся на базе переволокли нашу амуницию в крытый грузовик, и вся группа ровно минуту постояла молча - каждый пытался вспомнить, не забыл ли что, а остающиеся просто на всякий случай прощались с нами. Может кто-то и не вернется...

Чей-то голос крикнул: "Эта война..."

Рев ребят закончил фразу: "Не наша!"

Тот же голос продолжил: "Но мы... победим" - закончили мы.

Двадцать семь кулаков врезались в ладони, которые тут же скользнули вниз, образуя самый оскорбительный для всех мужиков в мире жест. Полковник дико смотрел на всю эту процедуру, но промолчал и уставился на, словно хотел что-то ему сказать, но только вяло махнул рукой.

Ребята вмиг вспрыгнули в борт вертолета МИ-6 и уже оттуда мы кокетливо сделали ручкой остающимся. Пилот Вася (никто не знал, как его зовут на самом деле, да и не интересовался) рявкнул "Добро пожаловать, крысы" и врубил двигатели, после чего всякий разговор превратился в пытку. В Ми-6 дрожало, вибрировало и тряслось все, что только могло это делать. Зубы стучали, как кастаньеты, если кто-то пытался приоткрыть рот. Да и говорить было не о чем, все сидели и пытались задремать в этом вибрирующем спальном вагоне. Вася отлично знал маршрут, где нас надо высадить и улетать, чтобы снова прилететь и забрать то, что от нас останется. Он был пилот божьей милостью и если бы он летал не на этой летающей мишени Ми-6, он бы сделал карьеру в любой стране мира, где есть вертолеты. Он был отлично проинструктирован и никогда не задавал лишних вопросов. Это нас устраивало, его тоже - мы были квиты.

По-своему мы его даже любили - он всегда ждал нас там, где надо, даже если его толстопузый был изрешечен пулями и напоминал дуршлаг. Вася всегда прикидывался этаким дурачком, которому все равно кого или что надо везти. Но мы видели слеза на его глазах, которые он безуспешно пытался сдержать, когда мы однажды грузили два трупа, которые были нашими товарищами и которые еще пару дней назад обменивались с ним шуточками.

Воскресенье, между 4 и 9 часами вечера,

борт вертолета Ми-6, где-то над Камбоджей.

Когда "вертушка" идет по рельефу местности, слабонервным не рекомендуется заглядывать в иллюминатор, а если учесть, что местность горная, тем более. Каждая скала, кажется, летит точненько на тебя, а до стенок ущелья можно дотронутся рукой. Неизгладимое впечатление, гораздо интереснее, чем в Диснейленде (хотя я там ни разу не был). Я отвернулся от иллюминатора и закрыл глаза - было о чем поразмыслить. Главное, что я понял - где-то там, наверху, готовится грандиозная операция по внедрению, возможно, этого нашего Координатора, которого мы и в глаза не видели, только выслушивали его задания. Как отвлекающий маневр - наша группа и, частности, я. Значит, я не должен вернуться. Тогда и волки сыты и овцы целы. Я виноват в провалах операций, но меня уже нет, значит и свалить меня можно все, что угодно. И операцию задумали смертельную. Это же надо было придумать такое украсть из-под носа американцев целехонькую "Кобру" с последними новинками вооружения и системами наведения. И группа отправилась нестандартная - семь человек плюс пилот, на случай если американские пилоты заартачатся и вздумают разыгрывать из себя героев. А для нас этот пилот лишняя обуза и головная боль - ничего, кроме пилотирования его обожаемого вертолета делать в джунглях не умел. Значит, нам придется рисковать лишний раз, чтобы пилота не подстрелили, он нужен был не только живым, но и полностью невредимым. Сделать это было для нас непросто и Сашка, в этот раз старшой группы, показал пилоту увесистый кулак и произнес, четко выделяя слова: "Слушаться каждого и выполнять не раздумывая. Иначе в лучшем случае тебя убьют, а раненые нам самим не нужны". Может Сашка, и перегнул палку, но по опыту знаю, это лучше, чем пытаться подробно объяснять, что, как и что почем.

Вася: он весь светился добродушием и заботой. Просто слуга царю, отец солдатам.

И Командир чуть было не выдавил из меня скупую мужскую слезу - он подошел ко мне, обнял меня и трижды расцеловал в обе щеки. Как у меня не выпали глаза на пол от удивления, не знаю, но сдержался и в ответ тоже лобызнул в его чеховскую бородку. Было от чего распустить нюни - наверняка он просто прощался со мной...

В вертолете я заметил штабель ящиков, тщательно прикрытых старым куполом парашюта, другие же ящики со всеми нашими причиндалами лежали безо всякой упаковки.

Затем мои мысли перенеслись к мертвому Толяну на берегу у речки. За что его прихлопнули? Что его убили, и пытались сымитировать случайное самоубийство, у меня не было никаких сомнений. Дело в том, что Толян был левшой, но в детстве и дома и в школе учили действовать только правой рукой. Он ел и писал правой рукой, однако во всем остальном левая была у него главная. Так вот, Толян держал "стечкина" в левой руке, а ершик - в правой. Человек, хладнокровно застреливший Толяна, был не из наших - мы хорошо знали эту особенность Толяна и первое время даже подшучивали над ним... Стрелял не наш и Толян тоже не застрелился случайно.