Татьяна Батенёва - У ангелов нелетная погода

– Юрочка, миленький, не тяни! – Нателла умоляюще сложила ладони перед собой. – Девку своровали у матери из рук, ты понимаешь? А куда они ее пристроят, если не в бордель? Куда восемнадцатилетнюю хорошенькую дурочку еще могут своровать, а? Ты же знаешь, как этот бизнес налажен – сначала предлагают работу официантки или танцовщицы, а потом… Ты же сам писал про экспорт девчонок на Восток! У тебя же отличный репортаж был, ну!

– Баранки гну! – Скворцов встал во весь свой полутораметровый рост, покатался колобком по кабинету. – Те бойцы, что мне информацию сливали, уже давно там не работают, поняла? Как выйти на новых – это вопрос. Позвоню-ка я Семейному.

– Кому-кому?

– Опер есть такой в угро, он как раз путанками занимается, у него связи есть среди сутенеров. – Скворцов поскреб затылок. – Может, выведет на канальчик какой. Только насчет Турции – не знаю, вроде там только перевалки есть на Европу, а так девки там не задерживаются.

– Во-от, можешь, когда захочешь! Ай, спасибо, ара, ай, молодец! – прокричала Нателла с утрированным армянским акцентом, притянула Скворцова за уши и смачно поцеловала в лоб. Он люто отмахнулся.

Нателла набрала номер Ларисы. Телефон долго пиликал, но подруга не отзывалась. «Что она там, живая или уже нет?» – с ужасом подумала Нателла.

С Ларкой они дружили со вступительных экзаменов на журфак. Перед сочинением она подошла к черноволосой девчонке с темными глазами как-то интуитивно, думала, если та и не армянка, то все равно явно нерусская, а значит, своя. Нателла лишь два года жила в Москве, с тех пор, как отца перевели из Еревана на работу в союзное министерство. В московской школе она так и не смогла близко сойтись с девчонками – стеснялась акцента, того, что многого не знала, не понимала тут, в столице. А те удивлялись замкнутости, зажатости новенькой. Ведь им не объяснить, что в своей школе в Ереване она была самая бойкая и заводная, за что ей не раз попадало от учителей.

Она раскрепостилась лишь к концу десятого класса, но тогда было уже не до веселья – все готовились к экзаменам, бегали по репетиторам. Так и не завела себе закадычной подружки.

Лариса, оказалось, была стопроцентно русская, из маленького города Иванова, где у нее жили мама и младший брат. Девушки мгновенно почувствовали взаимную симпатию и с тех пор почти не расставались до той минуты, когда увидели свои фамилии в списке принятых. Потом Лариса поселилась в общежитии, в одной комнате с Машей Зотовой, с которой тоже быстро подружилась.

Машка приехала в Москву с Сахалина, взахлеб рассказывала о родных местах, была компанейской и веселой, училась легко и охотно помогала другим. И Нателла, которая поначалу ревновала Ларису к соседке и даже обижалась, что та пытается расстроить их верную дружбу, сама незаметно подружилась и с Машей. В учебных аудиториях, в читалке и на экзаменах они всегда сидели втроем, прикрывали друг друга на экзаменах.

А когда Лариса и Маша познакомилась с родителями Нателлы, ее мама Гоар Аветисовна сама стала предлагать девчонкам остаться переночевать, если они засиживались за учебниками допоздна. Она решила, что дружба с целеустремленными и трудолюбивыми девочками пойдет на пользу ее легкомысленной дочери.

Правда, Машка вскоре переехала жить к тетушке, которая овдовела и сильно болела, и стала реже бывать у Нателлы дома. А Ларка продолжала заниматься с подружкой, подтягивая ее по тем предметам, которые давались той с трудом, – теории и практике печати, политэкономии, истмату… В комнате Нателлы появилось «Ларкино кресло» – раскладное, жесткое и неудобное, но Лариса изредка спала на нем на законном основании. Даже отец, вечно занятой и спешащий, по утрам перестал шарахаться, ненароком встречаясь с заспанной Ларисой в коридоре, и вежливо желал ей доброго утра.

Ларисе нравился веселый нрав Нателки, ее умение любую проблему превращать в смешное препятствие, не стоящее нервов. Нателлу восхищали в Ларке целеустремленность и патологическая порядочность. Она училась по полной программе, ничего не забывала, не пропускала, ее конспекты можно было показывать на выставке студенческих шедевров. Нателка, которая обожала полениться, проспать первую пару и хорошие конспекты заменить кокетничанием с экзаменатором, рядом с Ларкой стыдилась своей лени и нехотя, с причитаниями и воплями, но все равно училась если и не в полную силу, то вполне прилично.

Когда после четвертого курса у Ларисы снесло крышу и она безумно влюбилась, Нателла была первой, кому она рассказала о Сергее. Глядя в счастливые глаза подруги, Нателла осторожно спросила: у вас это как, серьезно? Ларка только помотала головой: ничего не знаю, люблю! И пропала на пару месяцев, почти не звонила и редко появлялась на факультете, благо на пятом курсе за посещаемостью уже никто не следил.

Нателла первой узнала и о беременности подруги, и о предательстве Сергея. Ларка, потухшая, бледная, сидела перед ней, обреченно уставясь в пол.

– Ты с ума сошла, да? – кипятилась Нателла. – Что значит: ну и пусть! Ребенок его? Его! А он в кусты? Анамуш, срика! Нет, это номер у него не пройдет! Химар! Апуш!

– Ты чего ругаешься, да еще так страшно? Это что – апуш какой-то, да еще срика? Ужас просто!

– А что, не срика, по-твоему? – Нателлка уперла руки в бока, ее агатовые глаза пылали гневом. – Это значит негодяй, мерзавец! Химар, придурок! Надо написать командиру части, надо найти его и заставить!

– Заставить что? – тихо спросила Лариса. – Любить меня? Или ребенка? Заставить невозможно, как ты не понимаешь?!

– Тогда делай аборт, на кой тебе такое счастье? Куда ты с ребенком – домой, к маме? Вот ей будет радость! – Нателла села рядом, обняла подругу за плечи.

– Ни за что. – Лариса тихонько высвободилась из ее рук. – Ребенок будет мой. Я не могу его убить, понимаешь?

За последующие месяцы Лариса сделала невозможное. Она перевелась на вечернее, хотя в учебной части делали большие глаза: как это, пятикурсница, отличница, именная стипендиатка – и уходит с курса неизвестно зачем? Она устроилась на работу дворником, получила служебную комнатку в старинном флигеле на задворках факультета. По утрам, надев страшный бушлат и до бровей повязавшись платком, мела дворы. По вечерам подрабатывала перепечаткой студенческих курсовых и дипломных работ на машинке, которую Нателла принесла ей из дома, наплетя родителям, что Лариса пишет книгу. Мама только покачала головой: надо же, Ларочка, какая умная девочка, счастье матери, не то что ты, легкомысленная птичка-цитик!

А Лариса копила деньги – она решила, что не станет обременять мать, сможет протянуть какое-то время после родов, а там получит диплом, устроится на работу по специальности. Но все получилось не так, как она планировала.