Кейт Аткинсон - Ждать ли добрых вестей?

— Но убьет меня третий посетитель, так? — спросила Луиза.

— Ага. Не кто иной, как некая доктор Джоанна Траппер.

— Вы надо мной смеетесь, да? Она к нему приходила ? Сколько раз?

— Всего один. За месяц до его освобождения. Попросила разрешения, он разрешил.

И ни слова не сказала. Луиза пришла к Джоанне Траппер в ее прелестный дом, сидела в прелестной гостиной с саркококкой и зимней жимолостью, которые прелестно пахли, Луиза сообщила, что Эндрю Декера выпустили, и Джоанна Траппер ответила: «Я так и думала, что уже скоро». Не сказала: да, я в курсе, я к нему забегала пару недель назад. Не соврала — просто не сказала правды. Почему?

— Жертвы ходят к заключенным, босс, — заметил Маркус. — За объяснениями, за раскаянием, пытаются понять, в чем был смысл.

— Обычно они не затягивают с этим на тридцать лет.

Джоанна Траппер умела бегать, умела стрелять. Умела спасать жизни — и умела их отнимать. «Нет никаких правил, — сказала она Луизе в своей прелестной гостиной. — Мы только делаем вид, будто они есть». Что она задумала?

Телефон снова зазвонил. Луиза долго не снимала трубку — что-то ей неохота больше ничего знать.

— Босс? — Маркус на миг отвел глаза от дороги, покосился нерешительно. — Вы говорить-то будете?

— Вести всегда плохие.

— Не всегда.

Крещендо телефонных звонков неизбежно завершится мощной драмой в коде. Она вздохнула и ответила.

— Простите, босс, — сказала Эбби Нэш. — Драм не будет. Мы отследили звонки Джоанны Траппер в среду, входящие и исходящие.

— Начни с тех, кто звонил после четырех, когда она пришла с работы.

— Один от мужа, два от Шейлы Хейз. Последний в девять тридцать — с того же номера звонили в четверг пару раз и один раз вчера утром. Мобильный, зарегистрированный на Джексона Броуди, лондонский адрес.

Ну естественно, как же иначе?

Реджи разбудила Джексона кружкой чая и тарелкой с тостом. На кружке было написано: «Омыты кровью агнца».

— Это не про кружку, — пояснила Реджи. — Кружка омыта «Фэйри».

Он растерялся, обнаружив, что дом, куда она его привезла (на заоблачно дорогом такси), в каких-то ярдах от того места, где он умер и выжил, — где поезд сошел с рельсов.

— Вообще-то, я тут не живу, — сказала Реджи.

— А кто живет?

— Мисс Макдональд, только она не живет, потому что умерла. Все умерли.

— Я не умер, — сказал Джексон. — И ты тоже.

Уговор такой: он едет домой, в Лондон, встречать жену с самолета, а по пути заглянет проверить какую-то тетку, о которой только и болтает Реджи, — тетку, как-то связанную с пропавшим доктором ( Похитили! ). Когда они найдут тетку (чье существование, похоже, сомнительно), Джексон отвезет Реджи на ближайшую железнодорожную станцию, а сам направится домой. Как он это осуществит, пока неясно — наверное, короткими перебежками, как усталый старый пес.

Воображение у Реджи прямо кипело. Вероятно, эта доктор Траппер просто ненадолго сбежала от своей жизни. Джексон от пропавших женщин не отмахивается, но, бывает, они не хотят, чтоб их нашли. В свое время он таких разыскивал — и в полиции, и частным детективом. Однажды, еще в армии, расследовал исчезновение жены сержанта, выследил ее до самого Гамбурга и обнаружил в гей-баре, где все женщины были одеты как статистки из «Кабаре». Было очевидно, что в ближайшее время сержантская супруга не планирует возвращаться на квартиры женатых офицеров в Райндалене.

Однако если не удостовериться, это будет на его совести, а на его совести хватает женщин — лишних ему не надо.

Они поехали в жилищно-строительное общество, и Реджи забрала оттуда деньги. У них уговор. Реджи отдает ему все сбережения, а он их тратит. Ощущение, по крайней мере, таково. Еще они купили сэндвичей, сока, телефонную зарядку для Реджи и дорожный атлас. В свой талант ориентироваться в Бермудском треугольнике Уэнслидейла Джексон больше не верил.

— Я правда тебе все верну, — сказал он, когда она опустошила свой счет в банкомате на Джордж-стрит. — Я богатый, — прибавил он, хотя обычно не признавался в этом с такой готовностью.

— Ну знамо дело, — ответила она, — а я Царица Как-Там-Ее.

— Савская?

— В том числе.

Единственная машина, которую эдинбургский прокат смог предоставить Джексону, способному водить только одной рукой, — автоматическая коробка передач плюс тормоз на руле, — исполинский «рено-эспас», в котором можно хоть поселиться, если необходимо. «Эспас» — э-э, хоть кого-то спас? Впрочем, их с Реджи это огромное авто спасало.

— Детские сиденья понадобятся? — спросила женщина средних лет за стойкой. «Вера» — гласил ее бедж, — почти нью-эйджевое послание. — Это семейный автомобиль, — сказала она с упреком, будто они не прошли ее экзамена на семейственность; редко людям дают менее подходящие имена, подумал Джексон.

— Мы и есть семья, — сказала Реджи; собака ободряюще завиляла хвостом.

Джексона укололо нечто сильно похожее на потерю. Семейный человек без семьи. Тесса насчет детей высказывалась двусмысленно: «Случится — значит, случится», но ведь она пила таблетки, а значит, беззаботность эта явно напускная. Детей он с ней толком не обсуждал — слишком личное, неловко спрашивать. Может, они и женаты, но едва знают друг друга.

На месте Веры он бы тоже без особой охоты отдавал ключи от машины человеку, который, по роже судя, только что вышел из тюрьмы, из больницы или из тюрьмы через больницу. «Вопреки всем моим рекомендациям», — сказал Гарри Поттер, когда Джексон уходил. «Пусть это будет на вашей совести», — сказала доктор Фостер. «Да ты придурок, братан», — засмеялся австралиец Майк.

С синяками и раной на лбу Джексон больше смахивал на преступника, чем на жертву, а с рукой на перевязи любому хватит ума не пустить Джексона за руль, поэтому Реджи размотала бинты и тональным кремом замазала синяки.

— А то у вас такой вид, будто вы в бегах или вроде того.

Джексон всю жизнь чувствовал себя так, будто он в бегах (или вроде того), но Реджи он об этом не сказал.

Дерзко наплевав на закон, он присвоил водительские права Эндрю Декера, которые эффектно вручила ему Реджи («Они были в ваших вещах»). Увы, отсутствие прочих удостоверений личности смутило Веру — узнав, что других подтверждений существования у Джексона нет, она недовольно нахмурилась.

— Вы же можете оказаться кем угодно, — сказала она.

— Ну, не кем угодно , — пробормотал Джексон, но развивать мысль не стал.

Можно было и на поезд сесть — да только сесть на поезд нельзя. Джексон добрался до касс на вокзале Уэверли (Реджи держалась подле, точно преданная собачонка), и тут накрыла волна адреналина. Теория «упал — садись на лошадь снова» прекрасна, когда это просто теория (или даже когда просто лошадь), но если перед тобой маячит отнюдь не теоретическая перспектива беспощадного железного коня, который отчетливо напоминает 125-й междугородний и тянет за собой устрашающие воспоминания, — вот тогда все иначе.