Джон Гоуди - Опасные пассажиры поезда 123

Берри осторожно ощупал свободной рукой повязку:

— Мне что, в живот попали?

— Считайте, что вам никуда не попали. Пуля прошла, не задев ни одного из жизненно важных органов. Героям везет. Я к вам еще зайду. — Хирург еще раз выглянул в окно. — Дивный вид, сам бы век лежал.

Болтливый врач наконец ушел. Том задремал.

Его разбудили голоса. Он чуть-чуть приоткрыл глаза. Над ним склонились хирург и еще двое. Он узнал обоих по фотографиям — его честь мэр господин мэр и комиссар полиции. Он догадался, почему они здесь — ведь врач сказал, что он ведь герой.

— Кажется, он очнулся, — сказал хирург.

Мэр улыбнулся. Он был закутан в пушистый шарф, на голове — каракулевая шапка. Нос у него был пунцовый, а губы обветрились. Комиссар тоже улыбнулся, но не вполне уверенно. Он просто не очень хорошо умел улыбаться.

— Благодарю вас, патрульный… э-э-э?… — Мэр вопросительно покосился на комиссара.

— Берри, — подсказал комиссар.

— Благодарю вас, патрульный Берри, — сказал мэр. — Вы совершили героический поступок. От имени всех жителей нашего города выражаю вам искреннюю благодарность.

Он протянул руку, и Берри не без труда пожал ее. Рука мэра была холодна как лед. Затем он пожал руку комиссара.

— Блестящая работа, Берри, — сказал комиссар. — Департамент гордится вами.

Оба выжидающе уставились на него. Все ясно: лучшее украшение героя — скромность.

— Я просто выполнял свой долг. На моем месте любой сотрудник поступил бы так же.

— Поскорее выздоравливайте, патрульный Берри, — сказал мэр.

Комиссар попытался подмигнуть ему. Ужасное зрелище: подмигивать комиссар умел еще хуже, чем улыбаться. Но Берри уже понял, что сейчас услышит.

— Мы с нетерпением ждем вашего скорейшего возвращения на службу, детектив Берри, — с нажимом сказал комиссар.

Благодарность и скромность, напомнил себе Берри. Потупив глаза, он произнес:

— О, благодарю вас, сэр, большое спасибо! Я всего лишь исполнял свой долг…

Но мэр и комиссар уже шли к дверям. За дверью мэр сказал:

— Он выглядит гораздо лучше меня. Держу пари, он и чувствует себя гораздо лучше, чем я.

Берри закрыл глаза и вновь задремал. Проснулся он оттого, что хирург легонько щелкнул его по носу.

— К вам какая-то девушка, — сказал он. В дверном проеме стояла Диди. — Десять минут, — сказал доктор и вышел.

Диди подошла к нему. Лицо у нее было очень мрачное. Было заметно, что она с трудом сдерживается, чтобы не расплакаться.

— Доктор сказал, что раны не опасные. Это правда?

— Кости целы.

На глаза у нее навернулись слезы. Сняв очки, она поцеловала его в губы.

— Я правда в порядке, — сказал Берри. — Очень рад, что ты пришла.

— Как же я могла не прийти! — нахмурилась Диди.

— А как ты узнала, где я?

— Об этом все знают. По радио и по телевизору только о тебе и говорят. Очень больно, Том?

— Герои никогда не чувствуют боли.

Диди на мгновение замялась:

— Слушай, я должна тебе кое-что сказать. Я знаю, ты рисковал жизнью… Прости, Том, но оно того не стоило.

Нет, это выше моих сил, подумал Берри и попытался перевести разговор.

— Незадолго до тебя приходили мэр и комиссар полиции. Меня повысили. Теперь я детектив.

— Тебя могли убить!

— Это моя работа. Я коп.

— Ты бы погиб за миллион казенных долларов!

— Там были люди, Диди, не забывай, — мягко сказал Берри.

— Давай не будем об этом сейчас. Мы не на равных, ты ранен…

— О чем «об этом»?

— Я хочу, чтобы ты, когда поправишься, бросил эту свинячью работу.

— А я хочу, чтобы ты, когда я поправлюсь, бросила своих придурков-революционеров!

— Если ты не видишь разницы между поддержкой репрессивного режима и борьбой за свободу и равноправие…

— Диди, давай не будем. Я знаю, у тебя есть убеждения. Но и у меня они тоже есть.

— Охранять существующий порядок — вот твои убеждения? Ты же говорил, что постоянно терзаешься сомнениями из-за своей работы!

— Ну не то чтобы терзаюсь, но сомнений безусловно, хватает. Только это вряд ли они отобьют у меня желание остаться копом. — Он потянулся к ее руке. Она не отдернула руку. — Я люблю свою работу. Не все в ней, конечно. В ней и правда немало грязи. Но ведь кто-то же должен…

— Они промыли тебе мозги, — медленно сказала Диди. Глаза ее потемнели, но она по-прежнему не отнимала у него свою руку. — Они наговорили тебе кучу дерьма, и ты купился на него!

В дверях появился хирург:

— Извините, время истекло.

— Я считаю, что нам лучше больше не видеться, — сказала Диди. Она резко встала, быстро пошла к дверям, затем остановилась и оглянулась.

Он отчаянно искал какие-то примиряющие слова, но вдруг понял, что не хочет их произносить. Их роман затянулся. Надо смотреть правде в глаза.

— Смотри сама, Диди, — сказал он. — Подумай хорошенько и решай.

Том не видел, как она вышла: над ним опять склонился хирург.

— Минут через десять-пятнадцать может появиться боль, — предупредил он.

Берри подозрительно покосился на врача: в каком это смысле «может появиться»? А, это он про физическую боль.

В девять часов Лонгмэн не выдержал и снова включил телевизор. Все примерно то же самое: о скрывшемся преступнике никакой новой информации, полиция принимает все меры к его обнаружению. Лонгмэн выключил телевизор и пошел на кухню, сам не зная зачем. Беспокойство гоняло его по квартире. Он снова надел на себя пояса с деньгами — кровать явно не самое подходящее место для полумиллиона долларов, — потом надел плащ.

Какой же у него уродливый обеденный стол, весь в царапинах и каких-то подтеках. Ничего, теперь он может себе позволить новую клеенку. Или даже новую квартиру — в любом уголке страны, в любой части света. Возможно, Флорида? Солнце круглый год, шорты, рыбалка…

Полмиллиона долларов. Не многовато для тебя, Уолли Лонгмэн? Я думал, твоя норма — всего четверть миллиона. Он впервые за последнюю неделю улыбнулся, но улыбка тут же слетела, лишь только он вспомнил, как из туннеля выносили три трупа под брезентом. Три покойника и всего один уцелевший — везунчик Уолтер Лонгмэн.

Он не жалел никого из них, кроме Райдера. Уэлком — тот просто животное, а Стивер… тоже животное, натасканный волкодав, обученный выполнять простейшие команды. Впрочем, о Райдере он тоже особо не жалел. Они никогда не были друзьями. Коллеги — так будет правильнее. Он искренне уважал Райдера, ценил его самообладание, его мужество, умение хладнокровно действовать в любой ситуации. Но главное, Райдер был неизменно внимателен к нему, а таких людей в жизни Лонгмэна было немного.

Что делал бы Райдер, останься он в живых? Наверняка сидел бы сейчас и спокойно читал у себя дома, в большой комнате, обставленной скудно и безлико, словно казарма. Уж он бы не бегал по комнате на грани истерики. У них же ничего нет на него — ни отпечатков пальцев, ни даже более или менее точного словесного портрета. Все его сообщники погибли, можно не бояться, что кто-то случайно проболтается. Да, Райдер держался бы невозмутимо и расслабленно. Но я тоже ничего держусь, хотя меня и трясет немного.