Александр Горохов - Смертельный азарт

Академик Всесвятский-Лада знал, что дни его жизни сочтены и на родину он уже не вернется. Точнее — в Москву привезут лишь его остывшую телесную оболочку, а умереть ему суждено на чужой земле. Всесвятский-Лада жалел, что согласился на эту практически безнадежную операцию в Американском медицинском центре. Дома родные эскулапы, быть может, смогли бы отремонтировать его изношенное сердце. Но что теперь говорить…

Понимая, что ему уже не суждено подняться с универсальной, запатентованной койки, в последний день Всесвятский-Лада неторопливо и без истерик надиктовал своей дочери Валентине несколько прощальных писем — самым близким людям, с кем не успел толком проститься. Дочь записала все наговоренное отцом на диктофон, перепечатала текст на машинке и успела дать академику подписать письма за несколько часов до того, как он «ушел в четвертое измерение» — по его собственному определению.

Валентина в свои двадцать шесть лет (поздний ребенок) была совершенно беспомощна в бытовых вопросах и не обладала жизненной закалкой. Все се сознательные годы прошли за надежной спиной отца, и суровая изнанка жизни была ей неведома. В полубредовом состоянии она преодолела весь кошмар перевозки тела отца чуть ли не через половину земного шара и лишь на следующий день по прилете домой обнаружила, что потеряла прощальные письма академика. Теряя от горя рассудок, она почти всю ночь перетряхивала по нитке весь свой багаж, пока не обнаружила их в обувной коробке, где хранила старые туфли, поскольку новые, купленные в Бостоне, сразу же принялась разнашивать.

Валентина даже всплакнула от радости.

Потом запечатала каждое письмо в отдельный конверт. Никаких разоблачений, тайн, покаяний и неожиданных признаний, по мнению Валентины, последние послания отца не содержали. Одно письмо адресовалось другу и преемнику по работе, второе — той женщине, которая скрашивала ему последние годы жизни (академик был вдовцом), а третье — молодому ученику, которого академик считал очень способным и перед которым чувствовал себя слегка виноватым за то, что не успел вывести его на «большую орбиту науки».

На первом конверте Валентина написала «Лученкову Леониду Митрофановичу», на втором — «Д. Н. Роксановой», а на третьем просто — «Илюшке Пересветову».

Первая пуля ударила ему в спину, едва он выскользнул из оврага и упал за кустарником. Ударило сильно, под левую лопатку, и тотчас послышался легкий хлопок выстрела из малокалиберной спортивной винтовки ТОЗ.

Бронежилет выдержал, но удар оказался довольно чувствительным.

Илья с веселой яростью подумал, что игра началась лихо: стрельба по движущейся мишени шла профессиональная, времени на выжидание стрелки не теряли. Он чуть приподнялся, и сразу же вторая пуля врезалась ему в поясницу, так что пришлось замереть за полусгнившим пнем.

Сектор огня, который ему требовалось проскочить, тянулся от кромки оврага, откуда он только что вынырнул, до спасительной глубокой ямы с раскисшей на дне глиной. Всего около восьмидесяти метров. До первого надежного укрытия на дистанции — корявой и толстой сосны — было шагов сорок среди чахлой молодой поросли. Зато потом еще почти пятьдесят метров отлично простреливаемого открытого пространства. Вполне резонно именно на этот отрезок дистанции сохранить запас сил, именно этот отрезок станет решающим.

Апрельское солнце поднялось уже высоко и изрядно пригревало.

Илья передохнул, отметив, что покрылся липкой испариной в своем нелегком обмундировании, и прикинул на глаз расстояние до сосны. Бегом до нее можно было проскочить секунд за шесть. Бегом — пригнувшись и виляя из стороны в сторону, как заяц.

Илья приподнялся, дернулся и, припав к земле, замер.

Хлопнул третий выстрел — вовсе мимо!

Илья тихо засмеялся — оба попадания в спину не шли в зачет, а мелкокалиберная пуля с дистанции около ста метров пробить пластины бронежилета не могла. В призовой зачет шло лишь попадание в голову, прикрытую стальной каской, — тоже из снаряжения российского спецназа. С этой целью каску и перекрасили в ярко-красный цвет, четко различимый на фоне травы и кустиков. По-настоящему опасным, а то и смертельным могло оказаться попадание в шею, поскольку отечественное спецназовское снаряжение шею почти не защищало, в отличие от бронежилетов подобного рода, скажем, американской полиции.

Илья осторожно пополз к сосне, вжимаясь в траву так, словно своей головой, прикрытой каской, собирался пропахать борозду под посадку картофеля. После очередного выстрела (мимо! Он уловил его лишь по звуку) он пополз быстрей и энергичней, забирая по дуге к роще, что увеличивало дистанцию и, понятно, время обстрела, но зато здесь было больше укрытий и выше и гуще уже поднялась несмелая апрельская трава.

За время, что он добирался до сосны и наконец укрылся за ней, успели выстрелить еще раза четыре, и лишь дважды пули звякали о бронепластины жилета.

Пожалуй, номер выгорит, подумал Илья, вытянувшись за корявым мощным стволом. Передышки ради он решил выкурить половинку сигареты. Время его не подгоняло. Хоть весь день добирайся до своей ямы на финише дистанции. Хоть два дня! — если, конечно, сам не заскучаешь тянуть резину да если выдержат нервы.

Он закурил, глубоко загоняя дым в легкие, и вдруг услышал, как в толстый ствол сосны сильно, с раздирающим треском вошла пуля. И мощный удар пули, и незнакомый, глухой звук выстрела мгновенно насторожили его. Малокалиберная винтовочка ТОЗ не дает такого мощного удара пули и уж тем более не грохочет, словно полевая гаубица! Что там, на рубеже огня, верный дружок Сашка Корвет и недоделок Спартак Дубин заснули, что ли?

Но следующий шлепок пули в сосну, прикрывающую его, успокоил. Нет, все трое клиентов стреляют из спортивных тульских винтовок, видать, тот непонятный выстрел объяснялся случайным патроном с усиленным, нестандартным зарядом.

Илья отшвырнул окурок, когда тот уже обжигал пальцы, и сразу же пожалел, что позволил себе такую глупость, как перекур перед последним броском. Ведь до спасительной ямы было никак не меньше сорока метров голого, как замерзший пруд, пространства. Это не меньше шести-семи секунд перебежки, стремительного броска на едином дыхании, а в его легких еще клубился тяжелый дым чертовой сигареты.

Стрелки примолкли, выжидая, — по сосне стрелять было скучно. Им оставалось ждать, пока из-за этой сосны покажется ярко-красная каска, и попасть в эту каску, оглушить «зайца», свалить его с ног, царапнуть меткой пулей по стальной сфере, а может быть, влепить раскаленный свинец и в шею — в узкую щель между краем каски и воротником бронежилета. Задача практически нереальная для исполнения, но теоретически вполне возможная и допускаемая правилами.