Михаил Литов - Кто как смог

- И как ты решил? Что ты будешь делать?

- Знаешь, я не могу из-за этого кота... он ведь просто невозможный... - сказал Север с сожалением, глядя на животное, которое снова терлось о его брюки. - Он сводит меня с ума. Какая красота! Я в умоисступлении. Я люблю красивое, но чтоб оно было одушевлено, было с душой, вот как этот прохвост.

Даша, глядя, как ее гость валяется с котом по полу, смеялась:

- А мой муж тебе и этих забав не разрешил бы, не дал бы тронуть даже этого кота, не то что меня!

И сама его трогала ногой, как бы заодно с ним играя с котом.

- Они кричат о Боге, то нет его, то есть он, это если их послушать, возбужденно объяснял Север, - а кот этот третий в нашей компании, и от него я слышу о природе, не о Боге, о страсти, но не о дьяволе, конечно. Он безгрешен. И я хочу быть таким.

- А у тебя много грехов?

- Все метят в святые. И мне трудно, потому что это такая обстановка, когда все вокруг вдруг становятся исполинами, все так и пышут благородством и я вынужден спрашивать себя, на что же я-то гожусь... Я был всегда дураком в общении с другими и наследил, да, имеются такие следы, Даша, что не знаю теперь, как и отмыть. Мне этот случай с церковью прямо указал, что надо идти к попам, надо идти в храм, искать возможности покаяться. Но я не пошел. Сейчас я подумал, что непременно надо было пойти, но ведь в действительности не пошел бы и сейчас. А каждое утро, как услышу колокольный звон, словно начинаю куда-то собираться... куда же? Понятное дело, в монастырь, мне там и девчоночка одна приглянулась, маленькая монашка, какая-то послушница... Она умеет все разъяснить. Ей бы я рассказал всю правду о себе.

- Скажи мне, - прямолинейно усмехнулась Дарья.

Север уже стоял перед ней и твердо смотрел ей в глаза своим неотразимым взглядом. Дрожь начиналась в коленках Дарьи, и она вздрагивала грудью, словно толкая близкого Севера. Кот запищал под ее каблуком.

- Я женам изменял, - сказал Север с угрюмой серьезностью.

- Ты же некрасивый, кто на тебя мог позариться?

- А мало ли некрасивых?

- Я не хочу даже думать о всяких страшных, уродливых женщинах, о всяких там невзрачных и поблекших.

- Я лгал налево и направо, - сказал Север, - суетился, как пес возле собственной блевотины. Ну, видишь ли, это не обязательно рассказывать в подробностях, и можно просто определять как бы уже готовыми словами: суетился, лгал, в общем, жил в земном прахе, так это называется. Я достиг уже возраста, когда очень даже понятно, что стоит за определенными словами, вот за такими словами о суете, о прахе земном. Скажу больше, я достиг состояния, в котором мне тошно от одного уже только, если я услышу эти слова, потому что я знаю, до чего они ко мне относятся. Вот и чувствуешь себя ничтожеством перед небом, перед Богом. А покаяние... с этим не получается, не выходит. Нельзя без него, нельзя без молитвы, в них спасение, а не выходит.

- Как же тебя спасет невидимая церковь, если не спасает видимая? Для чего тебе было на нее указано?

В задумчивости Север вышел от Дарьи; на пороге он суматошно споткнулся, так ярко сверкала в его сознании язвительная усмешка девушки и сбивала его с толку. Даша догнала своего творящего некую притчу гостя на крыльце, сердито шелестя, шурша, как змея:

- Убегаешь!

- Еще молоко на губах не обсохло, а туда же, искушать! - резко подосадовал Север. - Ты ничего не поняла в моем разговоре. Я говорил о высоком. У меня от кота помутилось в голове, ум зашел за разум, но к тебе это не имеет никакого отношения. Я бы с котом ушел.

- Бери! - крикнула девушка.

Север посмотрел, как кот сидит на подоконнике и умиротворенно лижет лапку.

- Он со мной, пожалуй, соскучится. У меня мяса нет, я на растительной пище... и вообще, там одно бесовство, в моем домике. Может, и существует Китеж, но я сам скорее стану невидимым, растворюсь в воздухе, рассеюсь и исчезну, чем доберусь до него. Тебе этого не понять. Девка, ты держись за мужа. Между прочим, мы с ним практически одни и те же книжки читаем, только у него внутри складывается цельная личность, и он свою жизнь строит ладно, а у меня одни шатания и разброд, у меня сплошь сомнения, и моя жизнь полна недоразумений. Я невидим!

- Одежды, однако, на тебе вижу, - сухо заметила Даша.

Север шел домой, тонко смеясь и покручивая как бы вставшие торчком усы. Ему казалось, что он обошелся с Дарьей именно так, как следует человеку, заботящемуся о соблюдении своей нравственной чистоты в отношении чужой жены. Дома он лег на кровать, прямо под тяжесть дум о бытии. Сразу налилась свинцом голова, и из нее словно готовились выскочить наружу какие-то ржавые пружины, выметнуться тошным взрывом пыль и труха. В эту минуту Север перестал мыслить себя художником. Он сознавал, что некие основы, некие важные опоры выбыли из-под него таким образом, что от них не осталось и следа, как если бы они никогда не существовали, и в образовавшемся черном провале даже ясная свежесть общения с прекрасной девушкой не рисовала никаких перспектив и не возбуждала никаких желаний. И так было оттого, что, затачиваясь перед ней будто бы разящим орудием праведности, он только баловал и скидывался химерой, вовсе не имея той нравственной чистоты, о который горделиво думал, возвращаясь домой. Он не очистил душу, прежде чем пойти к Дарье и заняться ее котом. Он мог бы исправить это сейчас, но знал, что в действительности и пальцем не шевельнет, чтобы что-то исправить.

Он бросился в угол комнаты и вообще по углам, по таинственным закоулкам своего жилища, заметался, убегая от нагло заговорившего о Боге бесовского голоса. Пол нудно заскрипел у него под ногами. Весь деревянный старый его дом наполнился унылыми звуками, невозможными, казалось бы, в этот тихий летний вечер. В кухне Север зачерпнул ковшом воды в ведре и напился. Косой луч солнца протянулся между ним и стеной, рисуя на последней сизые украшения несуществующего храма.

- Получите животное! - грубо прокричал кто-то с улицы.

Север ужаснулся, увидев перед собой стремительно влетевшего в открытое окно Дашиного кота. А кто кричал? Не знал Север, мужчина ли то был или женщина. Уж не вернулся ли Павлик? Но, хотя загадки бытия приобрели внезапно бессмысленный характер, покоряло и смиряло Севера уже то, что кот и в своем вынужденном полете сумел сохранить вполне величественный вид.

Он стал мучиться с животным, то так, то этак применяя его к своей жизни. Кот уже ничего не говорил в компании с бесами, ни в противовес им, не утешал нового хозяина и лишь ходил по углам, осматривая свое новое жилище. С каким-то ужасом Север осознавал свою ответственность перед ним и заведомую невозможность сохранить этого кота в той же холеной сытости, в какой он обретался у Тушнолобовых. Кот же, похоже, нисколько не задумывался о будущем, он, сев на пороге, спокойно умывался и время от времени бросал на человека вопросительные взгляды. Чтобы содержать такое животное достойным его образом, нужна твердая воля и спокойная совесть, но такая воля могла быть у Даши, благополучно ведущей хозяйство даже под напором неистовствующего мужа, и совесть, она спокойной была, наверное, у Павлика, хоть и в безумии, а восходящего от хаоса к гармонии, - а у Севера не было даже и простого понимания основных нужд его внезапного четвероногого друга. Он любил кота, но в этой любви не заключалось ничего содержательного, деятельного, способного вызвать ответную любовь. Видя красоту животного, Север оказывался не в состоянии подняться до обобщающего разумения всей целой красоты мира, как наверняка удалось бы Павлику, а только подавал кот голос, он и вовсе по-детски пугался, не в силах сообразить, что тот всего лишь требует удовлетворения каких-то своих надобностей, как привык требовать от Дарьи, а не стал рупором сообщений из сверхъестественных миров.