Фридрих Незнанский - Ящик Пандоры

Магнитофонная лента выползла из кассеты, вытянулась в одну бесконечную линию, сложилась в причудливую форму и исчезла в далеком туннеле. Он побежал за ней, её никак нельзя было терять из виду, но в лицо вцепилась невесть откуда взявшаяся кошка и захохотала. Он оторвал цепкие лапы от лица и обнаружил; что это не кошка, а Валерия Зимарина; он не видел ее лица, но знал, что это она — это были ее руки, длинные пальцы с зелено-перламутровыми ногтями, ее белое с синим платье, «теплоходное», как его называл когда-то Турецкий. Валерия поставила перед ним старый бабушкин сундук и провизжала: «Не любопытствуй!» И теперь он точно знал, кто это — нет, не Валерия, это была мифологическая Пандора, посланная ему в наказание с Олимпа. Но ему совершенно необходимо было полюбопытствовать, там, внутри ящика Пандоры, находилось ожерелье княгини Долгоруковой, он сейчас его возьмет, и... Раздался знакомый мелодичный звук, ящик открылся сам собой, и Турецкий заорал от ужаса: внутри лежала голова Ники Славиной, украшенная диадемой с буквой «N» в орнаменте. Но все мгновенно исчезло, и перед ним возникла другая голова — всклокоченная рыжая шевелюра, рыжая щетина на измученном бледном лице.

— Сашок, ты что спятил?!

Нет, это уже не было сном, голова принадлежала человеку в форме майора милиции по имени Вячеслав Грязнов. Рядом стояла Ирина, завернутая в байковое одеяло, и испуганно смотрела на Турецкого.

— Да тут спятишь, когда тебе такое во сне покажут... Я что, орал? А сколько это времени? Ты, Слава, ко мне?

— Нет, не к тебе! У меня с Ириной тайное свидание назначено, пока ты тут на кухонном столе почиваешь. Я смотрю, ты не совсем проснулся, Сашка. Давай, Ирка, сделай ему кофе для просиборивания. Тебе придется сейчас меня слушать, потому что бумаги было оформлять некогда и негде. Завтра пришлю отчет, когда высплюсь, я тридцать шесть часов на ногах, почти без жрачки. Если дадите кусок хлеба, буду по гроб жизни благодарен.

— Ты что, Слава, кусок хлеба! У нас еды навалом. Ирка, ты иди спать, я сам управлюсь, даже с кофе...

— Ну, ты мне задал задачку, Сашок. Мой Горелик, которого я телохранителем к Славиной приставил, уже схлопотал штраф за стоянку в неположенном месте. Знаешь где?

— Догадываюсь, У здания министерства экономики.

— Вот. На Садовом кольце. За ней черный «Мерседес» прикатил, номерок Горелик, конечно, срисовал. Машинка-то принадлежит самому товарищу Шахову. Ну, пока все в норме. За исключением головомойки от горели-ковской бабы. Мужик дома не ночует.

— Ничего не в норме, Слава. Ее вчера по телевизору крупным планом показывали.

— Кого?

— Славину. Она у Шахова переводчицей сейчас работает.

— Ну и что?

— Слава, что с тобой? Если я ее увидел,— а я, знаешь, не большой любитель телевидения,— значит, среди миллионов телезрителей могли оказаться те, кому она нужна.

— Та-ак. Значит, работка только начинается. Надо к Горелику кого-нибудь подключить. Все-таки хорошо, что ты ее из дома отправил. Пока раскопают, что она живет у Чудновой, мы что-нибудь да сработаем... Теперь слушай. По рекомендации нашей славной начальницы нашего славного МУРа Романовой мы проникли в квартиру Капитонова. С первого взгляда — чистота и порядок, то есть как раз наоборот — везде пыль вековая, как будто там год никого не было. Никаких тебе следов в коридоре. А коврик там лежит чистенький. И паркет там тоже чистенький, ни пылинки. Ну, мы его расковыряли как следует, а под ним... Предварительный анализ: кровь тех же компонентов, что и на комбинезоне Славиной.

— Значит, был мальчик-то...

— А ты сомневался? Теперь вот что. Ты знаешь, что происходит с окурком, если его бросить в унитаз и спустить воду? С первого раза он в канализацию не хочет отправляться. Курящие обычно это знают — ждут, пока он размокнет, и спускают воду-еще раз. Я проверил капитоновский бачок — мой собственный окурок только после третьего раза уехал. Это зависит от напора воды в бачке.

— Ты можешь защитить диссертацию на тему об унитазах, Грязнов.

— Пепельница без следов пыли, значит, курили в комнате, а не сидя на толчке. Один выкурил сигарету, другой отнес пепельницу в уборную. И этот другой — некурящий. Кстати, сам Бил тоже не курит, так? Но он с перерезанным горлом вряд ли мог наводить чистоту. Скажешь, слабо? А если концы сойдутся? Представляешь, мы их находим, и у нас никаких доказательств. Тогда ты им художественно рассказываешь историю с сигаретой в унитазе. Может произвести впечатление.

— Может. А может и не произвести.

— И еще. На пыльном серванте лежали очки в кожаном футляре с каким-то странным золотым вензелечком, вроде веточки. Со следами двухдневной пыли. Отдал на экспертизу на предмет определения изготовителя. Очки для чтения, плюс два, оправа западногерманская, а футляр — вроде бы наш, но пока еще окончательных результатов нет.

— Вряд ли убийцы могли забыть очки. Била?

— Вопросик! Хотя не исключено.

— Насчет самого Била ничего не удалось?

— Картинки с его изображением не имели успеха в спортивных кругах. В уголовных тоже. Зато набрели на одну заброшенную малину в Красном Строителе.

— Постой, Слава, как это ты успел?

— Мне мать-начальница целый отряд выделила. Очень уж она обеспокоилась за твою Славину. Рыскали мои ребятки по Строителю, не прошли мимо ни одного дома. Нарыскали одного инвалида труда. "Знаешь, самые лучшие свидетели — делать ему нечего, здоровья хоть отбавляй, только нога в коленке не сгибается. Потому что вместо ноги — протез... Чегой-то это тебе смешно показалось?.. Так вот..Этот мудак на протезе прискакал и сразу опознал нашего мальчика. Говорит, видел его неоднократно пару лет назад. Он нас привел к сгоревшему дому. Там раньше собиралась компания, по словам инвалида — вполне подозрительная. Девки молодые и старые, накрашенные и так далее, мужики водку ящиками сгружали. Гудели по три-четыре дня. Наш мальчик все с одной бабой был, на вид невзрачная, лицо злое, да и старше его.

— Татьяна Бардина?

— Вот ведь ты какой у нас сообразительный. Да. Она. Я ему ее фотографию предъявил, опознал невнятно — «навроде, как она». Я его спрашиваю — женщина под поезд здесь попала, два года тому назад, это не она? Вот тут он страшно расстроился и загоревал: пропустил он это происшествие, ездил по путевке в водолечебницу в Железноводск. Поэтому я его и называю мудаком, а не потому что он на протезе.

— Отчего ж ты уверен, что это Бардина?

— Ты как всегда не даешь договорить... Налей еще кофейку, а то я сейчас от своей собственной речи усну. Вот спасибо. В правлении кооператива, которому принадлежал сгоревший дом, нам сказали, что хозяином этого домика был полковник в отставке, ныне почивший в бозе. Хотите фамилию, товарищ генеральный прокурор? Хотите, по глазам вижу. Корзинкин.