Фридрих Незнанский - Ящик Пандоры

— Корзинкин... Знакомое что-то. Сейчас... Да ведь Татьяна Бардина в девичестве была Корзинкина!

— Ну, насчет ее девичества у меня есть большие сомнения, но до замужества была она Корзинкиной, А полковник — ее дядя. Племянница там бардаки устраивала. Мы потом еще свидетелей нашли, хотя никто никаких фамилий и имен не знает, но Татьяну и мальчика Била все признали. А вот самого товарища Бардина на дачке никто никогда не видел. Между прочим, пожар случился сразу после смерти Татьяны, и никто из компашки там больше не появлялся. Улавливаешь ситуацию?

— Улавливаю. Только это разрушает мою версию о Бардине.

— Не только твою, но и Бабаянца. Искали с другого конца — от мужа. Но амбиции, Сашок, нам не к лицу. Смело сознаемся в ошибках. Это еще не все. Мы все-таки пожарище перекопали, пришлось бульдозер в совхозе брать. Я подумал, что не просто так этот дом сгорел. И точно. Во-первых — поджог, даже не очень аккуратный, но прошло два года, трудно определенно сказать. Но признаки есть. Во-вторых, обнаружили под печкой, в самом фундаменте, уцелевший чугунок с герметической крышкой, а там вот что... Ровно пятьдесят грамм. И таких — ровно пятьдесят штучек.

— Кокаин?!

— Спокойнее. Героин. Видно, Танечка его там припрятала.

— Но у нее никаких признаков употребления наркотиков не найдено!

— Значит?..

— Была в бизнесе. Купля-продажа. Это уж не малина, Слава, а мафия! У мальчика были, видно, веские причины посчитаться с Татьяной. Слушай... А что, если Бабаянц надыбал это дело... Почему тогда не сказал сразу? И вообще — уехать в отпуск и ничего никому не сказать. Идиотство.

— Потерпи чуток, Саш, найдем мальчика Била — живого или мертвого,— найдем компанию Татьяны. Шура мне два дня дала — работать втихую, потом надо будет возбуждать дело. Я сейчас поеду спать, часа четыре мне надо обязательно, а то от меня толку никакого не будет. Ребятки мои пусть поспят подольше. С утра буду искать контакты Татьяны Бардиной. Вот увидишь, завтра наш-мальчик засветится. То есть это будет уже сегодня.

— А теперь извини за нескромный вопрос: что ты тут на кухне делаешь в три часа утра, когда в твоей постели Ирка одна томится? По ее глазам видел, что у вас все в порядке.

— Я тут одну штуку читал, вернее, слушал, об «антикварных делах». Но пока это, извини, секретное дело. Мне Меркулов дал.

— И что же это такого там секретного? Что прокуратура, милиция и комитет руки нагрели хорошо на антиквариате? Так это ежу известно. Ну, секрет так секрет. У меня вот тоже имеется один секрет на ту же тему, который я тебе с большим удовольствием открою. Я Ромку Гончаренко взял в разработку. У него жена в торговле, слухи такие, что они особняк строят на наворованные ею денежки. Только на ее товаре особенно не разживешься: она работает в магазине технической книги, продавцом отдела «Гидравлика». Если она украдет все книги по этому предмету, то хватит как раз на унитаз.

— Дались тебе унитазы, Слава.

— Потому что дело имею в основном с говном. Так вот, Гончаренко ведет «антикварное дело». Комитетчик этот, Бобовский, которому мы шишку на черепе присадили, что-то вынюхивал. Но всю -эту штуку нужно раскрутить очень осторожно, поэтому я займусь этим сам, один, не дай Бог — проявимся, все дело провалим. У меня, старик, такое ощущение, что вот-вот я соединю какие-то проволочки и лампочка загорится.

— Или короткое замыкание — ба-бах!

К трем часам утра выяснилось, что красота и талант не имеют ничего общего с обыкновенным женским счастьем, а зачастую являются прямой причиной несложившейся жизни. Единственное преимущество Ники перед Анной заключалось в маленьком, сопящем на раскладушке существе по имени Кешка, которое поднимет их обеих в семь утра с требованием идти кормить уток в Богородском пруду, ехать к бабушке за оставленным там трехколесным велосипедом, приделывать оторванное колесо к купленному вчера грузовику, и все это придется проделывать Анне, потому что в девять у Ники,— то есть, конечно, не у самой Ники, а у министра Шахова,— встреча, на этот раз с представителями западногерманской фирмы «Сименс», а у Ники, кроме кембриджского английского оказался в активном состоянии немецкий, и не какой-нибудь, а «хохдойч», а в десять — прогулка на теплоходе с иностранными гостями. Но не было желания идти спать, потому что невыясненной осталась куча вещей: как переделать Аннино чесучовое платье на Нику, где достать на обед мяса и тому подобные проблемы, решение которых надо было совместить с утками, грузовиком и велосипедом, и Анна никоим образом не соглашалась проигнорировать что-либо из этого списка. Мало того, она настаивала, чтобы сейчас же был признан непреложным факт — Нике надо устраивать свою жизнь. И это не было философской абстрактностью, а прямо вытекало из Никиной информации о прошедшем дне, проведенном в обществе министра.

— Нет, ты мне все-таки скажи, что он говорил — конкретно,— выпытывала Анна, орудуя ножницами и сантиметром.

— Не говорил, намекал.

— Намекал — насчет чего?

— Ну, что сейчас хорошо за городом.

— Чего ж тут намекать, конечно, хорошо.

— И что надо выбрать свободное время и поехать куда-нибудь.

— Вдвоем?

— Я не уточняла.

— Уф...

— Аня, дело не в том, что он говорил. Он на меня смотрел... с интересом.

— С интересом можно и футбол по телику смотреть.

— Как будто мы одни в зале, в студии, в кабинете.

— Ну, а ты?

— А я... я ничего. Делаю вид, что не слышу и не вижу.

— Вот-вот. Я лет пятнадцать тому назад тоже так, делала вид. А он взял и женился на моей подруге... Давай примерим... А ведь неплохо! Сейчас носят широкое, можно не убавлять по ширине... Но главное-то, как он тебе?

— Я не знаю. Понимаешь... старше он меня раза в два.

— Это всё отрицательные факторы. А положительные?

— В нем есть притягательная сила. Мне кажется, он хороший человек.

14 августа, среда

— Извините великодушно, Александр Борисович, я, кажется, не вовремя? Если вы заняты, я могу в коридоре обождать.

Элегантный мужчина, с мягкими чертами интеллигентного лица, подтянутый, благоухающий и какой-то бодро-застенчивый. Привлекала внимание какая-то странная моложавость лица. Несколько озадаченный, Турецкий поспешил извиниться:

— Простите, Владлен Михайлович, ото оторвал вас от дел. Садитесь, куда вам больше нравится. В кресло, на диван. Я обещаю, что долго не задержу.

«Что это я начал перед ним рассыпаться?» — подумал было он, но Бардин проникновенно сказал приятным тенором:

— Что вы, Александр Борисович, сколько надо, столько и держите. Для меня, к счастью, все давно уже кончено, но ваша обязанность — я понимаю — выполнять указание начальства, если оно даже не... совсем объективно, так скажем. Я ведь понимаю, что инициатива возобновления следствия принадлежала не вам. Что, вскрылись какие-то новые обстоятельства в деле Татьяны?