Арнальд Индридасон - Голос

— И ваш брат в дом больше не приходил?

— Насколько мне известно, нет.

Стефания посмотрела на следователя:

— Это было два года назад, и тогда я видела его в последний раз.

Стефания поднялась и собралась уходить, словно уже сказала все, что должна была сказать. У Эрленда сложилось впечатление, что она делилась сведениями выборочно, сохранив все остальное для себя. Он также встал, обдумывая, имеет ли смысл продолжать допрос или отпустить ее на этот раз. Следователь принял решение оставить за женщиной право выбора дальнейших действий. Сестра Гудлауга казалась более сговорчивой, чем раньше, и ему этого было пока что достаточно. Эрленд все же не удержался от вопроса, над которым безуспешно ломал голову. Рассказ Стефании тоже мало что прояснил.

— Я могу понять, почему ваш отец на всю жизнь поссорился с сыном, если причина тому инцидент, окончившийся травмой, — начал полицейский. — Ведь Гудлауг покалечил отца так, что тот оказался прикованным к инвалидному креслу на всю оставшуюся жизнь. Но я совсем не понимаю вашей позиции. Почему вы отреагировали так же? Почему заняли сторону отца? Почему отвернулись от него и не общались с ним все эти годы?

— Я полагала, что уже представила вам достаточно разъяснений, — ответила Стефания. — Смерть Гудлауга не имеет к нам ни малейшего отношения. Она связана с какой-то другой жизнью, которую вел мой брат и о которой ни мне, ни моему отцу ничего не известно. Надеюсь, вы оцените тот факт, что я старалась быть искренней и помочь вам. И я рассчитываю, что впредь вы не будете нас беспокоить и надевать на меня наручники в моем доме.

Она протянула Эрленду руку в знак того, что они заключили мирное соглашение, согласно которому отца и дочь оставят наконец в покое. Инспектор пожал ей руку и изобразил улыбку. Он был уверен, что договор рано или поздно придется нарушить. Слишком много вопросов, подумал про себя Эрленд. И слишком мало удовлетворительных ответов. Он не был готов полностью отпустить Стефанию. Он чувствовал, что она все еще лгала или, по крайней мере, говорила не всю правду.

— Так вы приходили в отель за несколько дней до убийства не на свидание с братом? — спросил он.

— Вовсе нет. Я встречалась со своей подругой в ресторане. Мы выпили кофе. Можете обратиться к ней и проверить, обманываю я вас или нет. Я даже и не вспомнила, что Гудлауг здесь работал, я его не видела, пока была здесь.

— Я подумаю над этим. — Эрленд записал координаты подруги. — Еще один вопрос. Знаком ли вам человек по фамилии Уопшот? Он британец и общался с вашим братом.

— Уопшот?

— Коллекционер пластинок. Интересовался записями вашего брата. Как нарочно, он коллекционирует пластинки с хоровым пением и специализируется на мальчиках-солистах.

— Никогда не слышала о таком человеке, — ответила Стефания. — Специализируется на мальчиках-солистах?

— Существуют и более странные коллекционеры, — пояснил Эрленд, но удержался от примера с пакетиками для блевотины. — Он считает, что пластинки вашего брата представляют сегодня значительную ценность. Вам что-то известно по этому поводу?

— Нет, не имею ни малейшего представления. Чего он хотел? Что все это значит?

— Я не все понял, — сказал Эрленд. — Но пластинки стоят так дорого, что Уопшот прилетел сюда специально, чтобы встретиться с Гудлаугом. У вашего брата сохранились пластинки?

— Не думаю.

— Вам известно, что случилось с тиражом?

— Полагаю, распродали, — сказала Стефания. — Разве они стоили бы дорого, если бы были в наличии?

Эрленду послышались азартные нотки в ее голосе, и он подумал: а не разыгрывает ли его Стефания? Может быть, она лучше его что-то знает и пытается понять, насколько он осведомлен?

— Не исключено, — пожал плечами Эрленд.

— А этот британец все еще в Исландии? — поинтересовалась Стефания.

— Он сидит у нас за решеткой, — ответил Эрленд. — Возможно, ему известно о вашем брате и его кончине гораздо больше, чем он нам говорит.

— Вы считаете, что это он убил Гудлауга.

— Вы не слушаете новости?

— Нет.

— Он под подозрением, не более того.

— Что он за человек?

Эрленд хотел было рассказать ей об информации, переданной британской полицией, и о порнографических фильмах, найденных в номере Уопшота, но передумал. Просто повторил, что Уопшот коллекционирует пластинки и специализируется на юных солистах, проживал в отеле и общался с Гудлаугом и что полиция имела достаточно оснований посадить его под арест.

Они со Стефанией распрощались на мирной ноте, и Эрленд провожал ее взглядом, пока она шла из ресторана в вестибюль. В этот момент у него в кармане зазвонил телефон. Он нащупал его и включил. К его удивлению, это была Вальгерд.

— Можно встретиться с вами сегодня вечером? — спросила она напрямую. — Вы будете в отеле?

— Да, хорошо, — ответил Эрленд, даже не скрывая изумления в голосе. — Я полагал, что…

— Скажем, часов в восемь? В баре?

— Хорошо, — повторил Эрленд. — Договорились. А что?..

Он хотел спросить Вальгерд, что случилось, но она уже бросила трубку, и Эрленд в ответ услышал только гудки. Он выключил телефон и принялся размышлять, что же такое ей от него понадобилось. Эрленд уже махнул рукой на возможность ближе познакомиться с этой женщиной и пришел к заключению, что ему всегда не везет с прекрасным полом. А тут неожиданно этот звонок. Он не понимал, как его можно истолковать.

Уже давно перевалило за полдень. Эрленд был голоден как волк. Но вместо того, чтобы поесть в гостиничном ресторане, он поднялся к себе и заказал обед в номер. Ему нужно было просмотреть еще несколько кассет. Он вставил одну из них в магнитофон и стал просматривать ее в ожидании пищи.

Вскоре его внимание рассеялось, мысли оторвались от экрана, и он вновь задумался над словами Стефании. Зачем Гудлауг приходил к ним по ночам? Сестре он сказал, что его тянуло домой. «Иногда мне хочется прийти домой». Что таится за этими словами? Известно ли это его сестре? Что значил «дом» в представлении Гудлауга? По кому он скучал? Он больше не был членом семьи, и мать, самый близкий ему человек, давно умерла. Гудлауг не беспокоил ни сестру, ни отца, когда приходил домой. Никогда не заходил днем, как поступил бы нормальный человек, если так называемые нормальные люди вообще существуют. Он приходил не для того, чтобы уладить дело, помириться с родными, справиться со взаимной ненавистью и злостью. Гудлауг наведывался под покровом ночи, чтобы никого не потревожить, и исчезал прежде, чем кто-либо мог обнаружить его присутствие. Похоже, он не искал примирения или прощения. По-видимому, Гудлаугу требовалось нечто еще более важное, о чем знал только он один и чем он ни с кем никогда не делился. Что-то, что заключалось в одном слове — дом.