Арнальд Индридасон - Голос

— Что?

— Вы хотели избавиться от Деда Мороза. Почему?

Администратор замешкался с ответом.

— Его уже выгнали, — сказал он наконец.

Директор отеля ужинал, когда Эрленд разыскал его. Толстяк сидел за большим столом на кухне, нацепив на себя поварской фартук, и опустошал тарелки с закусками, принесенными из буфета.

— Вы даже представить себе не можете, как я люблю покушать, — сказал он и утер рот, заметив, что Эрленд смотрит на него. — В покое, — добавил он.

— Я прекрасно понимаю, что вы имеете в виду, — сказал Эрленд.

Они были одни в большой, начищенной до блеска кухне. Эрленд не мог не восхититься тем, как директор поглощал пищу. Он ел быстро, но очень ловко и без излишней жадности. В движениях его рук прослеживалось даже некоторое изящество. Кусок за куском исчезал у него во рту, неудержимо и страстно.

После того как тело убитого увезли из отеля, директор немного успокоился. Полицейские уехали. Журналисты, толпившиеся перед зданием, разошлись. Блюстители порядка запретили посторонним доступ в отель, поскольку все здание считалось местом преступления. Однако гостиничный персонал продолжал работать по-прежнему. Лишь небольшому количеству иностранных гостей было известно об убийстве в подвале. Но все-таки многие обратили внимание на присутствие полицейских в отеле и стали задавать вопросы. Директор распорядился, чтобы служащие отвечали, что речь идет о пожилом человеке, умершем от инфаркта.

— Я знаю, что вы думаете. Вы считаете меня свиньей, не так ли? — произнес директор, перестав есть. Он взялся за бокал с красным вином. Мизинец, похожий на маленькую сосисочку, был отведен в сторону.

— Нет, но я понимаю, почему вы захотели стать директором отеля, — ответил Эрленд и, сам того не желая, грубо бросил: — Вы же сами себе копаете могилу, знаете об этом?

— Я вешу сто восемьдесят килограммов, — ответил директор. — Кормовые свиньи весят не намного больше. Я всегда был жирным. Никогда не был другим. Никогда не пытался похудеть. Никогда не помышлял изменить образ жизни, или как там принято говорить. Мне так удобно. И, на мой взгляд, лучше, чем вам.

Эрленду вспомнилось, как он где-то слышал, будто толстяков считают более уравновешенными, чем тощих.

— Лучше, чем мне? — переспросил Эрленд и слегка улыбнулся. — Что вы об этом знаете? Почему вы выставили швейцара вон?

Директор снова принялся за еду и только через какое-то время отложил в сторону приборы. Эрленд терпеливо ждал. Он видел, что толстяк обдумывает, как бы получше ответить, какие выбрать слова, исходя из того, что Эрленду известно об увольнении.

— Бизнес шел не наилучшим образом, — наконец сказал он. — У нас хороший доход летом, и во время рождественских и новогодних праздников прибыль всегда возрастает, но затем наступает мертвый сезон, сопряженный с большими проблемами. Владельцы отеля велели провести сокращения, уменьшить количество сотрудников. Я решил, что держать швейцара на полной ставке весь год невыгодно.

— А у меня сложилось впечатление, что он был кем-то большим, чем швейцар. Дедом Морозом, например. Такой умелец, мастер на все руки, не просто сторож.

Директор снова принялся за еду, и в разговоре наступила пауза. Эрленд огляделся вокруг. Полиция разрешила служащим, закончившим трудовой день, идти домой, предварительно переписав имена и адреса; до сих пор не удалось установить, кто последним разговаривал с покойным и как протекал его предсмертный час. Никто не обращал особого внимания на Деда Мороза. Никто не видел, кто спускался в подвал. Никто не знал, кого он там принимал. Лишь немногим было известно, что убитый жил в подвале, что эта каморка была его домом, и казалось, все стремились избегать общения с ним. Почти все утверждали, что не были с ним знакомы, и на поверку у жертвы не нашлось ни одного приятеля в отеле. Гостиничные служащие не имели ни малейшего представления о друзьях этого человека за пределами отеля.

Ну прямо «Маленький Бьёси на горе», [6] Поэма Йоуна Магнуссона, рассказывающая об одиноком и брошенном всеми маленьком мишке. подумал Эрленд.

— Незаменимых не бывает, — произнес директор и пригубил вино, оттопырив палец-сосиску. — Разумеется, всегда неприятно избавляться от персонала, но у нас нет средств, чтобы оплачивать швейцара круглый год. По этой причине мы его уволили. Никаких других причин. Да и вообще, работы у него было совсем немного. Форму он надевал, когда приезжали кинозвезды или главы иностранных государств. А так он выставлял вон разный сброд, околачивавшийся возле отеля.

— Как он воспринял свое увольнение? Плохо?

— Я полагаю, он понял причины.

— Ножи с кухни пропадали? — спросил Эрленд.

— Я не в курсе. Каждый год пропадают сотни ножей, вилок, стаканов. Даже полотенца и… Вы думаете, он был заколот гостиничным ножом?

— Не знаю.

Эрленд смотрел, как директор поглощает пищу.

— Он проработал тут двадцать лет, и никто ничего о нем не знает. Вам это не кажется странным?

— Народ приходит и уходит, — ответил директор, пожав плечами. — Текучка кадров — обычное дело в нашем бизнесе. Я думаю, людям было известно о его существовании, но кто о ком что знает? Не представляю. Я сам тут ни с кем толком не знаком.

— Но вы-то удержались во всей этой текучке кадров.

— Меня трудно сдвинуть с места.

— Почему вы упомянули о том, что собирались вышвырнуть его вон?

— Я так сказал?

— Да.

— Я просто так сказал. Ничего особенного не имел в виду.

— Но вы таки уволили его и собирались вышвырнуть вон, — упрямо повторил Эрленд. — Потом кто-то пришел и убил его. Прямо скажем, последние дни не были для него слишком радостными.

Директор продолжал запихивать в себя пирожные и мусс, не обращая внимания на зрителя, как будто того и вовсе не существовало. Делал он это с изяществом гурмана, вкушающего бесподобные деликатесы.

— Почему он не съехал сразу же после увольнения?

— Он должен был уехать к концу месяца. Я пытался поторопить его, но не проявил достаточной твердости. Надо было настоять. Тогда мы избежали бы этого безобразия.

Эрленд молча наблюдал, как толстяк наворачивает десерт. Может быть, все дело в буфете. Может быть, в сумраке его квартиры. Возможно, такое время года. Или причина в полуфабрикатах, ждавших его дома. Одинокое Рождество. Эрленд не знал. Вопрос сам сорвался с языка, прежде чем он успел подумать.

— Комнату? — переспросил директор, будто бы не поняв, о чем толкует Эрленд.

— Ничего особенного не требуется, — добавил детектив.

— Вы имеете в виду для себя?

— Одноместный номер, — настаивал Эрленд. — Можно без телевизора.

— У нас все забито, к сожалению. — Директор уставился на Эрленда. Ему вовсе не хотелось, чтобы полицейский сидел у него на шее и днем и ночью.