Олег Логинов - Янкелевич в стране жуликов

- Конечно, дурак. Меня в 15 лет мой папашка-алкаш по-пьяному делу трахнуть хотел. Я из дома убежала. Тогда убить его была готова. А сейчас думаю, если приехал ко мне, повинился, то и простила бы.

Г

Г Л А В А XXII

Морев зашел в зал судебных заседаний одним из последних. Внимательно оглядел публику, расположившуюся на скамьях, и, удовлетворенно усмехнувшись, прошел к своему столу, сбоку от судейского. Едва он опустился на стул, как девушка-секретарь объявила: "Встать, суд идет!" В сопровождении народных заседателей в зал вошла женщина-судья и в удивлении застыла на пороге. Это было не первое заседание по данному делу, и предыдущие проходили при полупустом зале. Обманутые работяги, выступив со своими свидетельскими показаниями, более на процессе не появлялись, друзья и родственники подсудимого просто не ходили, поэтому атмосфера на заседаниях была тихая и спокойная. Состоявшийся сегодня по совершенно непонятным причинам аншлаг и поразил судью. Все скамьи были заняты публикой, а несколько женщин еще и привели с собой по выводку детей самого разного возраста. Впрочем, дети вели себя тихо и сидели смирно с грустными личиками. Судья быстро справилась с удивлением, прошла на свое место и открыла заседание. Предполагалось, что это будет последний день процесса. Судебное следствие было завершено, оставались лишь завершающие процедуры: судебные прения, реплики, последнее слово подсудимого и, самое главное, вынесение приговора.

Обвинитель не был многоречив. Дело представлялось ясным и понятным, доказательства - железобетонными, поэтому особо распинаться ему просто не имело смысла. От защиты выступал Вязов. Во вступительной части своей речи он признал обоснованность предъявленного обвинения, выразил похвалу сотрудникам БЭП, грамотно задокументировавшим доказательства преступной деятельности обвиняемого и перешел к главной части.

Это была премьера Морева. Он чувствовал себя на подьеме и выступал вдохновенно, ощущая повышенное внимание публики, которая внимала ему так, будто бы он произносил монолог Гамлета или Чацкого, а не рядовую защитную речь. Морев говорил, повернувшись лицом к суду, и обращаясь к нему. Голос его то повышался, то понижался, акцентирую мысли, которые он хотел довести до умов и сердец этих трех человек, облеченных властью и правом решить судьбу Скаченко. Устремив взгляд на женщину, сидящую в центре судейского стола, Александр произнес:

- Признавая обвинение, предъявленное моему подзащитному, хочу обратить внимание суда на то, что в процессе следствия не были выполнены требования статьи уголовно-процессуального кодекса о необходимости всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела в части установления смягчающих обстоятельств. Цицерон сказал: "Когда выступают с обвинением против кого-либо, то нет ничего несправедливее останавливаться на длинном перечне фактов, говорящих против обвиняемого, и умалчивать о фактах, говорящих в его пользу". В связи с этим, я хочу обратить внимание суда на один, неисследованный в процессе следствия, вопрос. А именно, на что Скаченко тратил похищенные денежные средства? Так вот, деньги он тратил не на спиртные напитки, удовлетворение своих материальных потребностей и красивую жизнь, как большинство расхитителей, а, в основном, на детей. Юлий Антонович фактически содержал в нынешнее сложное время пять своих бывших семей. Они присутствуют здесь в зале. Посмотрите на этих славных детишек. Государство практически бросило их на произвол судьбы, совершенно не заботясь о своевременной выплате детских пособий, обеспечении ребят лекарствами, одеждой и пропитанием. Вместо государства эти заботы взвалил на свои плечи один человек, Юлий Антонович. Каждую из этих пяти семей он поддерживал материально, заботился, чтобы каждый мальчик или девочка, которых вы видите здесь, получили подарок на день рождения и Новый год. Если уважаемый суд решит определить подсудимому меру наказания, связанную с лишением свободы, эти дети подарков в следующую новогоднюю ночь не получат и перестанут верить в доброту Деда Мороза.

- Папа, не садись в тюрьму! - на разные голоса заблажили детки. Их мамаши, словно по команде, раскрыли сумочки и извлекли носовые платки, чтобы промокнуть, выступившие на глазах, слезы.

- Прошу тишины в зале! - потребовала судья.

Когда детские возгласы смолкли, она спросила:

- Подсудимый, это действительно все ваши дети?

Скаченко сдавленно выдавил "да" и тоже утер платочком набежавшую слезу. Судья повернулась к адвокату и сказала:

- Продолжайте.

Морев благодарно кивнул ей и снова начал говорить:

- Есть еще одна причина, побудившая Скаченко нарушить закон и совершить хищение. Дело в том, что он страдает фалакрозисом.

Все головы в зале повернулись к Юлию Антоновичу. Видок у него и впрямь был неважнецкий. Морев проводя с ним предварительную подготовку к процессу, самолично замазал косметическими белилами здоровый румянец на щеках подсудимого. От прикосновений носового платка белила частью сошли и теперь лицо его пугающе отсвечивало перемежающимися белыми и красными пятнами. Морев продолжал:

- Страдая физически и нравственно от этого недуга, Юлий Антонович решился на платное лечение. У меня есть ксерокопии счетов из медицинского центра "Изаура", куда мой подзащитный обращался по поводу фалакрозиса, и я готов их передать суду. Оплата производилась им из похищенных средств, так как собственная зарплата произвести столь дорогостоящее лечение ему не позволяла. Несмотря на все принятые меры и значительные затраты, увы, лечение, как вы можете видеть, положительных результатов не принесло.

По залу вновь прокатилась волна жалостливых вздохов и замелькали извлекаемые носовые платки.

Призвав в завершение суд принять во внимание чистосердечное раскаяние подсудимого и попросив определить ему меру наказания ниже низшего предела, Морев сел. Аплодисментов не звучало, но он чувствовал фибрами души, что сумел создать нужный настрой у зала и суда, поэтому был удовлетворен своим выступлением.

Последнее слово подсудимого было полно раскаяния. Он умильно обещал больше не воровать и просил прощения у всех. Особенно проникновенно прозвучали его слова, обращенные к детям:

- Милые мои, любимые, бесценные мальчики и девочки, не знаю доведется ли нам еще свидеться, но заклинаю вас только об одном: живите честно, чтобы никогда, не дай бог, вы не оказались на моем месте. И не забывайте меня, а я уж вас никогда не забуду.

Не в силах больше говорить, Юлий Антонович опустился на скамью и зарыдал, закрыв лицо руками. Вместе с ним обливался горючими слезами весь зал. Что там слащавые южноамериканские мелодрамы?! Здесь, в этой судебной комнате с примитивной казенной мебелью, обшарпанными стенами и испорченным протечкой потолком, разворачивалась настоящая драма, достойная пера Шекспира. Вот где кипели настоящие страсти и ярко высвечивались подлинные чувства.