Дидье Дененкс - Детектив Франции 7

Пьер Каз несколько удивился, но предложение принял. Я решил перейти прямо к делу.

— Мое появление не носит официального характера, поэтому мне будет понятно, если вы откажетесь отвечать…

Он сделал знак, чтобы я продолжал.

— Совсем недавно в Тулузе был убит молодой человек… Бернар Тиро… — Я следил за его лицом, но при упоминании этого имени на нем ничего не отразилось. — Его убили без очевидного мотива. Мы все проверили — за ним не числится никаких грехов. Тут все в порядке. Однако, проводя расследование, я обратил внимание на то, что отец юноши, Роже Тиро, был застрелен в октябре шестьдесят первого года в Париже на улице Нотр-Дам де Бонн-Нувель. Следствия при этом не было. Но группа бельгийского телевидения совершенно случайно сняла на пленку последние минуты жизни Роже Тиро. И все сходится на том, что стреляли в него вы.

Пьер Каз сжал кулаки и сунул руки в карманы брюк. Его плечи дрогнули. Закрыв глаза, он глубоко вздохнул. Потом нагнулся и с трудом сел на большой камень.

— Как вы узнали? Ведь все архивы хранятся под грифом «Совершенно секретно»…

— Я же вам сказал — случайная съемка бельгийского телевидения.

— Присядьте, инспектор. Вы затронули очень тяжелые для меня воспоминания… Я не ждал такого удара… Какие бы предосторожности ни предпринимались, ничего не скроешь. Порой ничего не скроешь. Что вы хотите услышать от меня?

— Почему вы убили Роже Тиро?

На какую-то секунду он растерянно посмотрел вокруг:

— Я просто получил приказ и должен был его выполнить. Больше мне ничего не известно.

— Приказ вы получили от руководства бригады?

— Зачем вы спрашиваете, если знаете ответ? Да, приказы отдавало руководство бригады… Нам поручали убирать самых активных руководителей ОАС и ФЛН. Префектура снабжала нас пропусками и оружием, которое невозможно было идентифицировать. На случай неприятностей мы имели прямой телефон директора службы безопасности. Я помню его до сих пор: МОГ-68-33. Наверное, его уже давно сменили. Чтобы не оставлять никаких следов, мы все заучивали наизусть.

Знаете, наша работа была не из веселых. Мы жили в подполье. Это совсем не похоже на ту работу, которой занимаетесь вы. Каждый из нас действовал автономно, используя собственные методы разведки, сам организовывал операцию.

— А как было с улицей Нотр-Дам де Бонн-Нувель?

— Руководство бригады выбирало кого-нибудь из нас для ликвидации очередной жертвы. Убрать человека никогда не доставляло мне удовольствия. Я говорю за себя, не за других. Знаете, я участвовал в Сопротивлении и в освобождении Восточной Франции. Был под ружьем в Индокитае и привык смотреть опасности в глаза. Не так уж приятно всадить пулю в живот или в сердце вьетнамца, даже если он собирался сделать то же самое с тобой. Но пустить пулю в голову молодому французу, о котором ты ничего не знаешь, безоружному, сзади… Это тяжело. Успокаиваю себя лишь тем, что мой поступок, быть может, помог избежать покушения или сократить войну на день или хотя бы на час…

— Что же все-таки произошло с Роже Тиро?

— Все как обычно. Связной оставил мне записку в «почтовом ящике», куда я наведывался дважды в неделю. В ней я прочитал инструкцию. Что касается Тиро, если его так звали, то мне дали фотографию и сведения о его привычках и перемещениях. Я решил действовать во время какой-нибудь демонстрации. Под надуманным предлогом собирался вызвать его по телефону. Но мой первоначальный план не пригодился. В тот день он пошел в кино. Сначала я хотел убить его в зале. Наверное, так и нужно было поступить. Тогда меня не смогла бы снять бельгийская группа.

— Вы не задавали себе вопроса о том, почему вы должны были убить этого человека?

— А вы думаете, что людей ОАС мучила совесть после того, как они взорвали двенадцать моих друзей тридцатью килограммами взрывчатки? Или когда они бросили гранату в школьный двор? Я видел детей, пострадавших от взрыва. Хорошо, что вам не довелось слышать крики ослепших детишек! В то время я избегал задавать себе подобные вопросы, чтобы не сойти с ума.

— Кто давал вам задания? Теперь вы мне можете сказать, прошло двадцать лет, и это уже история.

— Не уверен в последнем. Так вот, специальной бригадой руководил Андре Вейю, и она входила в официальную полицию, хотя в списках и не значилась. Лучшее тому доказательство то, что это время учтено в моей пенсионной книжке, причем год считался за два.

— Значит, решение об убийстве Роже Тиро принял ваш командир Вейю?

— Во всяком случае, он был в курсе. Руководящая группа бригады полностью соответствовала типу нашей деятельности. Она самостоятельно принимала решения. У Вейю было по меньшей мере три заместителя, но в срочных случаях он все решал сам.

— Чем он занимается сегодня?

— Скоро уйдет на пенсию. После роспуска специальной бригады ему дали место в управлении по уголовным делам в префектуре Парижа. Правительство умеет быть благодарным.

Подошел Ларден. От него пахло как минимум еще двумя анисовыми. Мы попрощались.

Уходя, я как бы невзначай заглянул в гараж, где стоял большой зеленый «мерседес» шестидесятых годов. Не автомобиль, а мечта! Я сказал Лардену:

— Ну и машина! Везет же людям…

— Да нет, инспектор. Пока вы разговаривали в саду, вернулась его жена. Она приняла меня за посланца из больницы. Старику осталось совсем немного. Вы обратили внимание на его лицо? Врачи дают ему три или четыре месяца жизни.

— А ведь не скажешь. Крепкий человек, если знает, что приговорен…

— Он не знает, насколько серьезно болен. Врачи говорят ему о какой-то особой язве.

Мы сели в машину. Бригадир развернул ее и повел к Тулузе. Я оглянулся. У калитки стояла пожилая женщина в сером платье. Мне показалось, что она записывает номер нашей машины.

В тот же день, впервые после отпуска, в участке появился комиссар Матабио. Настроение у него было жуткое. Ворвавшись в комнату и едва поздоровавшись, он присел на край стола и скрестил руки на груди. Должно быть, он очень торопился: я заметил, что один носок его был надет наизнанку.

— Послушайте, Каден, я хотел бы знать, что здесь произошло за время моего отсутствия?

— Ничего исключительного, комиссар, если не считать забастовки могильщиков. — Я хотел выиграть время, чтобы понять, не пожаловался ли Каз на мой визит. — Забастовка длилась неделю, произошло несколько столкновений с семьями, ожидавшими погребения покойников. В остальном — обычная суета. Всяческие жалобы, не хочется рассказывать. Лично я большую часть времени посвятил самому крупному делу месяца — убийству Бернара Тиро. Материалы о моих контактах в Париже и Тулузе готовы…

— Это все? — спросил он с раздражением.

— Да, не вижу ничего более важного.