Дональд Стэнвуд - Седьмой лимузин

Элио примирительно пожал плечами. Бугатти, судя по подтексту телеграммы, тоже пребывал в превосходном состоянии духа.

— А это он серьезно? Насчет приглашения меня с Люсиндой?

— Патрон никогда не приглашает. Он приказывает прибыть. А что?

Гривен, собравшись с духом, поведал ему о своем замысле.

— О Господи! — Элио, ужаснувшись, рассмеялся. — С тем же успехом можно попросить его допустить на завод бродячий цирк.

— Я ведь не говорю о всей съемочной труппе. Одна камера, максимум две. И самое большее — человек двенадцать. Вы собираетесь в ближайшее время увидеться с ним?

— Я возвращаюсь в Молсхейм через неделю. — Элио задумался. — А что, может быть, это мысль. Как раз то, что нужно, чтобы у Эбе и Лидии глаза на лоб вылезли.

Гривен улыбнулся и пробормотал слова признательности, но что-то продолжало томить его.

— Вы проделали такое путешествие. И все это для того, чтобы сыграть роль почтового голубя?

— Нет-нет! Патрону угодно, чтобы я поддержал вас в первые дни съемок. И, кроме того, мне не хотелось пропустить сегодняшний прием. Здесь ведь, насколько мне известно, будет весь город?

Значит, они и впрямь контактировали у него за спиной, Люсинда и Элио. Письма? Звонки? Мой дорогой, вы просто обязаны приехать, а Карлу я не скажу ни слова… Нет, кто-нибудь другой мог бы подумать об этом дурно, но только не он.

— Давайте выпьем. — Гривен подошел к бару и откупорил первую за весь вечер бутылку шампанского. — За Люсинду!

— А не за лимузин?

— Эта чертова машина не застит мне белый свет.

Оба кивнули и торжественно выпили. Гривен уже собирался отправиться на кухню, чтобы помириться с Люсиндой, но тут зазвонил дверной колокольчик.

— Я открою!

И вот он уже ослепительно улыбался добропорядочного вида парочке, которую видел впервые в жизни.

И эта ситуация начала повторяться с такой же методичностью, как припевы в песенках, которые наигрывал Фриц. Не то чтобы каждый из гостей оказался для Гривена совершенным незнакомцем. Довольно рано появился Топорков в компании с Зандером, Хеншелем и Фольбрехтом, — это были все приглашенные на вечер участники съемочной труппы.

И на друзей Гривена, и на совершенно не знакомых ему людей маленький ледяной королевский лимузин произвел замечательное впечатление. Ах, какая прелесть! Компания клубилась возле него, попивая шампанское и лакомясь черной икрой. Люсинда вернулась из своего «изгнания» с таким видом, будто никуда и не уходила. Топорков принес фотоаппарат и заставил ее вместе с Гривеном попозировать у ледяного лимузина с бокалом в руке. Гривен понимал, что о чем-то непринужденно беседует. «Да, я надеюсь, что она принесет мне истинное счастье. Ах, вы имеете в виду Люсинду? Ха-ха-ха!»

Еще один снимок, улыбайтесь шире и веселее! Гривен заметил, что на поверхности ледяного «Бугатти» уже начали формироваться первые капли влаги. И вдруг он увидел себя и Люсинду с их будущей, с якобы их будущей машиной, — а снимки, запечатлевшие нынешний миг, будут пылиться в ящиках стола и в старых фотоальбомах. Ведь пройдут месяцы, пройдут годы, Гитлер добьется своего, — и кому тогда понадобятся фотосвидетельства того, что было когда-то?

Темп вечеринки, уже участившийся, получал очередной заряд кофеина с каждым новым, выливающимся в небольшой спектакль, появлением. Курт Вайль и Лотта Ления… Кандинский… Отто Клемперер… Брехт со своей всегдашней двухдневной щетиной (никогда не трехдневной, но и никогда не свежевыбритый). И никто, по меньшей мере — из мужской половины общества, не вызывал большего благоговения, чем патриарх немецкого театра Макс Рейнхардт.

Короткий, коренастый, властный человечек… Но для Гривена каждая встреча с ним во плоти оборачивалась разочарованием, словно на сцене только что бушевала вьюга, а он заглянул за кулисы и увидел, что все дело — в искусной игре световыми бликами. Для него Рейнхард навсегда остался Голосом, отдающим распоряжения из тьмы второго яруса в ходе репетиций его, гривеновского, Голема.

— Карл! — Рейнхардт двинулся к нему, распахнув объятия. — Я рассчитывал застать все того же школьника, того же отличника, а вместо этого… — Его улыбка напряглась, словно сам процесс идентификации и дефиниции доставлял ему определенные трудности. — Вас соблазнили, вот что я могу сказать со всей уверенностью.

— Как и всех нас! — беззаботно ответил Гривен, прекрасно понимая, что все внимательно вслушиваются в его слова. — А моя маленькая искусительница где-то здесь поблизости.

— Ну да, конечно. Полагаю, мне надо поздравить вас обоих. Идете по следам… как его там? Эла Джонсона? — Рейнхардт изобразил шутливую дрожь. — Лично я нахожу все это дьявольским изобретением. Запечатлеть на веки вечные один-единственный спектакль. Какая мерзость. — Он потянулся за ломтиком белуги и тут обратил внимание на ледяную скульптуру. — А теперь объясните мне, мальчик мой, что это за пакость?

Гривен рассказал то, что и самому Рейнхардту было прекрасно известно. Но ничуть не обиделся на режиссера. Напротив, он становился все веселее и веселее с появлением каждого нового гостя. Он принял шубу у Джозефины Беккер, оставив ее в каких-то красных перышках — и практически только в них.

— Ты просто чудо! — Столкнувшись с Люсиндой в дверях, он обнял ее. — Как тебе это удалось? Ты расклеила объявления в «Римском кафе»?

— Не валяй дурака, дорогой. — Ее глаза сверкали, но устремлялись они, строго говоря, не к нему, она казалась несколько рассеянной, сейчас она решила пополнить запас свечей. — Мне приходится отбиваться от гостей. Это же в конце концов твой вечер.

— Ты хочешь сказать: наш вечер.

— Ну, допустим. — Загадочная улыбка. — Но мне надо бежать. Какой ужас! Наши гости пожирают все, что ни подашь, за несколько минут.

Скоро у него возникла причина поинтересоваться источником столь неуемной энергии Люсинды. Она выскользнула из спальни, а когда он в свою очередь из любопытства зашел туда, то увидел на скамеечке возле трюмо парочку (это была та самая якобы добропорядочная парочка, которая прибыла одной из первых). Но теперь мужчина поднес к носу тыльную сторону руки, несколько раз понюхал ее, а затем слизал остатки белого порошка. Женщина увидела, что Гривен наблюдает за ними, и, совершенно не застеснявшись, протянула ему маленький конвертик.

— Хотите кокаинчику?

Нечего было делать вид, будто ты шокирован. Кокаин продавался на каждом углу. Совсем недавно Гривен посмеялся над Люсиндой, которой под видом наркотика всучили смесь соли с аспирином. Брось свой грех на чашу весов — и много ли он потянет? Но сейчас шампанское, суета вечеринки и воспоминания о единственном собственном опыте употребления наркотика настроили Гривена на нигилистический лад.