Вилли Корсари - Из собрания детективов «Радуги». Том 2

— Хорошо, — тусклым голосом сказал он. — Хорошо. Отныне главным действующим лицом становится он,

Сантамария. «Параллельное расследование» о возможной, но маловероятной причастности двух остроумцев к убийству архитектора Гарроне внезапно выдвинулось на первый план. Ведь на них теперь падало наиболее серьезное подозрение. Де Пальма прав: не случайно Кампи и синьора Дозио, точно кот и лиса из цилиндра иллюзиониста, вновь выскочили на авансцену. А если это все же случайность, то надо доказать это к завтрашнему дню, самое позднее к понедельнику. И что хуже всего, доказательства должен найти он, Сантамария.

— С кого собираешься начать? — спросил Де Пальма, уже взявшись за ручку двери.

В приемной битых два часа торчали свидетели: складской сторож, те двое, что нашли труп Лелло, владелец лавки, у которого украли пестик от ступки, американист Бонетто, Шейла, синьор Массимо Кампи и синьора Дозио. Все они «по доброй воле» явились сюда на полицейской машине.

Бегло опросив их, Де Пальма уже собрал первые сведения о пропаже пестика, о котором вдруг вспомнила синьора Дозио, о желтом «фиате-500», который якобы стоял поблизости (потом полиция действительно обнаружила его неподалеку от Старого Арсенала), о квартире Ривьеры на виа Бертоле. После опроса свидетелей Де Пальма немедленно приступил к расследованию. Сантамария со свидетелями пока еще не беседовал. В ту минуту, когда Де Пальма позвонил ему домой, он мучительно размышлял (это показалось ему сейчас особенно нелепым), следует ли купить цветы (розы, анемоны?) и поставить их в вазу (в передней, в спальне?) на тот случай, если Анна Карла после встречи в кафе согласится…

Сантамария провел рукой по лицу, словно смахивая с него паутину, и опять угрюмо уставился на документы с фотографиями, придающими любому человеку полную безликость. На крохотной фотокарточке для документов даже римский император Кай Юлий Цезарь показался бы ничтожеством.

— Дозио, пришли ее, — сказал он Де Пальме.

Лучше начать с самого трудного и неприятного разговора.

— Мне остаться или ты один проведешь допрос? — спросил Де Пальма. Он ничего не знал о встрече в кафе на проспекте Бельджо и думал лишь о том, как с наибольшей пользой допросить «подозреваемую» на этой еще не вполне официальной стадии расследования.

— Один, — ответил Сантамария. — Но минут через пятнадцать зайди и вызови меня.

— Отлично, — сказал Де Пальма.

Внезапно прервать допрос, оставить ее одну, заставить нервничать. Потом возобновить его, притвориться, будто не веришь ни единому слову, час подряд сбивать с толку — вот к чему теперь свелись его отношения с «приятной синьорой», с горечью думал Сантамария. Он вдруг почувствовал себя старым, прожившим долгую жизнь, в которой при всем желании ничего изменить нельзя.

Все-таки он заставил себя подняться, не сидеть же нагло за столом, когда Анна Карла войдет! И когда агент Скалья открыл дверь и она появилась на пороге, он посмотрел на нее, как на чужого, незнакомого человека. Но это длилось всего миг. Помимо его воли она снова превратилась для него в прежнюю Анну Карлу.

Ванная была любимым местом Дзаваттаро. Пол — из белого мрамора, стены — из серого с розовыми прожилками. Погрузившись по подбородок в воду и подложив под голову, словно подушку, лохматую губку, Дзаваттаро, как и всегда в субботнее утро, лениво плескался в слишком узкой и длинной для него ванне.

Он встал с постели всего минут двадцать назад, и сейчас ему захотелось еще немного подремать в теплой воде. Но тут в ванную, резко распахнув дверь, вошла жена.

— Вальтер, — позвала она.

— Подожди, еще рано, — пробормотал Дзаваттаро, не открывая глаз.

Они должны были вместе выйти, чтобы купить надувной круг для сына, который уезжал в Лаигуэлья к бабушке с дедушкой.

— Вальтер, — плачущим голосом повторила жена. — Те двое снова пришли за тобой.

Дзаваттаро открыл глаза.

— Кто? — спросил он.

— Двое из префектуры. Те самые, что тебя вчера туда возили.

Дзаваттаро сел в ванне.

— Черт побери! — воскликнул он, схватившись за голову.

Жена смотрела на него расширенными от ужаса глазами.

— Что случилось? Что им от тебя нужно? Ты что-нибудь такое натворил?

Ничего не ответив, Дзаваттаро вылез из ванны и знаком велел жене подать ему махровый халат.

Они молча пожали друг другу руки, и Анна Карла улыбнулась ему, но улыбка получилась вымученной.

Сантамария предпочел бы, чтобы она посмотрела на него надменно, со страхом, даже враждебно, но не с этой щемящей улыбкой.

— Ну, раз уж так вышло, лучше нам поговорить сидя, — пробормотал Сантамария.

Анна Карла покорно села, он пододвинул к себе стул, сел напротив и стал рыться в кармане.

— По правилам вежливости в таких случаях полагается угостить даму сигаретой, — произнес он.

Она отрицательно покачала головой, отказываясь поддержать это фальшиво-игривое начало. Я, безусловно, взял неверный тон, подумал он, а вслух сказал:

— Хорошо.

Поднялся и стал расхаживать по кабинету, заложив руки за спину, как следователь в слабых фильмах. И еще как в плохой комедии отец, юная дочь которого по молодости и неопытности попала в скверную историю, снова подумал он.

— Ну, так что же мы натворили? — не без сарказма поинтересовался он.

Анна Карла не приняла и этого тона.

— Комиссар, я не девочка, — только и сказала она. — Вы должны задавать мне вопросы, так задавайте их.

Сантамария снова сел за письменный стол, все его сомнения, попытки сохранить светскость даже при необычных обстоятельствах были просто смешны перед лицом этой женщины, привыкшей и в самые трудные минуты держаться, как это подобает женщине ее круга. Вот что значит воспитание, сила традиций, строгих и выработанных веками правил поведения.

Покорившись неизбежности, он повел допрос, как того требуют полицейские традиции.

— Что вы можете сказать об этом Ривьере?

— Я его почти совсем не знала. Он был другом Массимо, но у нас в доме не бывал. В тех редких случаях, когда я его встречала вместе с Массимо, он вел себя вполне пристойно. И показался мне скромным молодым человеком.

— Надо думать, это была дружба двух гомосексуалистов?

— Да, по-видимому. Массимо говорил об этом лишь вскользь, но и скрывать никогда не пытался. Возможно, в юности его мучило, как на это посмотрят другие, но потом он успокоился. Ведь теперь такие вещи уже никого не удивляют и не шокируют.

— Верно… Значит, вряд ли можно предполагать, что Массимо вел двойную жизнь, имел еще и невесту, которая ничего не знала, и боялся публичного скандала?

— Нет, это исключено. Я понимаю, Массимо вызывает у вас серьезные подозрения, но страх как мотив преступления не годится. О том, что Массимо — гомосексуалист, все знают и так.