Наталья Андреева - Я садовником родился

- Хорошо. Серега, отправляй его в камеру.

Барышев пожал плечами. Когда Лейкина увели, спросил:

- Ну, что, конец? Осталось только дождаться результатов экспертизы?

- Странно все это. Кстати, обратил внимание, что нет ни одной фотографии Виктории Воробьевой?

- Ну и что?

- А почему нет?

- Выкинул, наверное.

- А почему остальные не выкинул? Кстати, где их нашли?

- В комнате у его матери. Тайничок она там организовала.

- А тебе не кажется это странным? Кстати, как она отреагировала?

- Да что ты заладил: «кстати, кстати».

- Как она отреагировала? – повторил Алексей.

- Плохо, - криво усмехнулся Барышев. – Долго на порог не пускала. Здоровая тетка, хоть группу захвата вызывай. Когда Лейкина уводили, начала кричать, как сумасшедшая. Пришлось скорую вызвать. И парочку здоровых санитаров. Должно быть, ее в больницу увезли.

- В какую больницу?

- Я еще не выяснял.

- Ну, так выясни!

- А что ты кричишь?

- Извини. Эта женщина мне с самого начала показалась странной.

- А Лейкин? Не странный? По-моему, явный психопат. Стерег свои цветочки, а потом приревновал их и задушил. Ты обратил внимание на фотографию Лилии?

- Ту, что с Сухановым? Конечно. В тот вечер, оказывается, не только Элла Эдуардовна у ресторана была. И, все-таки, не понимаю: зачем он их фотографировал?

- Тайно любовался.

- Ладно. Звони, выясняй, где Анна Валентиновна Лейкина. Надо срочно ее навестить.

… Через полчаса они ехали в районную психиатрическую лечебницу, куда мать Николая Лейкина отправили после того, как с ней случился истерический припадок.

Холодно. Холодно и страшно. Тепло куда-то ушло. И свет. Тепло и свет. Голова как-то странно гудит. Надо сосредоточиться. Но мысль невозможно удержать. Она все время растекается. Яйцо. Сырое яйцо. Его разбили, плеснули на раскаленную сковородку. Оно растеклось по ней, зашипело. Коля. Коля!

Нет, сняли с огня. Поставьте обратно. Еще одно сырое яйцо. О чем это? Лучше бы оно оставалось в скорлупе. Кальций. Известь. Истолочь и посыпать землю вокруг цветов. Да! Вот оно! Я помню! Наконец-то помню! До того, как они начали растекаться, они были в скорлупе! Ах, какое чудное было время! Он так их берег! Аккуратно, осторожно сложить эти яйца в белоснежной скорлупе в плетеную корзиночку. Чтобы не разбились. Воспоминания. У меня что-то отняли. Но что?

Ничего не вижу. Только себя. Это значит, что я одна. Моя Вселенная. Мой Космос. Хорошо. В сущности, так даже легче.

Давно надо было прийти сюда. Целая Вселенная одиночества. Что-то не пускало. Любовь. Знакомое слово. Хлоп. Разбилась скорлупа. Холодно. Дайте сюда сковородку. Нет, не это. Это просто забвение, а мне нужно тепло.

Но, не слышат. Спать.

Этого заведения побаиваются все. Стены, выкрашенные в цвет унылой безнадежности, решетки на окнах, стойкий запах медикаментов. Врачи и медсестры насмотрелись всякого и на людей реагируют вяло. Нервы у них, что стальные канаты. И минимум эмоций. Впечатлительные товарищи в таком заведении долго не выдерживают.

- Милиция, - представился главврачу Барышев.

Тот нисколько не удивился:

- Что, кто-то из наших пациентов от уголовной ответственности закосил?

- У вас таких, должно быть, немало, - усмехнулся Алексей.

- А у нас всяких немало. На любой вкус.

- Наполеонов много? Как насчет мирового господства?

- На этом уже трудно свихнуться.

- А на чем тогда легко?

Они проходили по длинному коридору к кабинету главврача. Тот кивнул на одну из дверей:

- Слышите, стреляют?

- Куда?

- В виртуальных монстров. У меня таких половина отделения. Стреляют. Целыми днями стреляют. Или уставятся в одну точку и сидят. Ступор. Доигрались, называется. Мозг работал с максимальным напряжением, а тело было неподвижно. Вот организм и не выдержал. Конвульсии, глубокий обморок, а потом вечная погоня по виртуальному лабиринту. Подростки, в основном. И студенты. Я, знаете, не сторонник компьютерных игр. Родителям бы надо поосторожнее. Так вам кто нужен-то? Заходите в кабинет.

Он гостеприимно распахнул дверь, передвинул в сторону какие-то бумаги, освобождая на письменном столе кусочек свободного пространства.

- Женщину вчера привезли, - присел Алексей в кресло напротив. – Лейкина Анна Валентиновна. У нее, говорят, припадок случился.

- А, Лейкина… Простите, как вас?

- Леонидов Алексей Алексеевич. А это оперуполномоченный Барышев. Сергей, удостоверение…

- Не надо, - махнул рукой главврач. – Верю, что оперуполномоченный. Данные у вас, господин Барышев, выдающиеся. Да ... Игорь Петрович Минаев. Хозяин этого милого заведения. Нравится у нас?

- Упаси Боже! – вздрогнул Алексей.

- Что так? Быть сумасшедшим не так уж плохо. Особенно при нынешней реальности. Вот где настоящее безумие. Телевизор по этой причине, простите, давно уже не смотрю. У меня свое кино: мои больные. Они, ведь, счастливы, как дети. Картинки рисуют. Посмотреть хотите?

- Нет, спасибо.

- Зря, - с сожалением сказал Игорь Петрович. – Диссертацию пишу. Тема благодатная, материала, хоть отбавляй. А картинки занятные. Это нам кажется, что в голове у них хаос, а там, может быть, божественный свет.

- Да вы философ, - усмехнулся Алексей.

- Приходится. В таком месте надо быть либо палачом, либо философом. Прятаться либо за жестокость, либо за собственные мысли… А Лейкина – случай не интересный. Скучный, я бы сказал.

- Она раньше к вам попадала? – спросил Алексей.

- Ко мне лично нет. Я тогда работал в другом месте. Лейкину первый раз увидел только вчера. У нее помешательство на почве безмерной любви к сыну. Вот история ее болезни. Отыскали в архиве.

Игорь Петрович хлопнул на стол не слишком толстую папку:

- Записей мало, как видите. Она обращалась к нам только один раз, и то это было очень давно. С ней случился припадок. Наподобие вчерашнего. Первый раз было тоже самое. Когда ее сын якобы сбежал из дома. Она позвонила в милицию, та приехала и нашла женщину почти в невменяемом состоянии. Вызвали скорую. А парень просто уехал с друзьями в дом отдыха. С ночевкой.

- Что ж мать не предупредил?

- Так не пускала. Она растила сына одна, насколько я понял. Замуж второй раз так и не вышла, всю любовь сосредоточила на единственном ребенке. Ну и того… Крыша, как говорят, поехала. Ее лечили, потом выпустили, и больше она к нам не обращалась.

- Выздоровела?

- Вы же видите, что нет.

- А почему же тогда в истории болезни нет больше записей?

- Не знаю. Видимо, сын сделал соответствующие выводы и не стал провоцировать новые приступы. Или, действительно, держалась. Они, ведь, жили вдвоем?

- Да. Скажите, а она могла ревновать сына к другим женщинам? Ну, я имею в виду, к молодым, с которыми у него мог быть роман?