Анатолий Безуглов - Трудный поединок

Через минуту в кабинет вошла жена.

– Понимаешь, извини…– начал было оправдываться Георгий Робертович.

Но жена только улыбнулась. За годы их совместной жизни она уже привыкла к неспокойной и многотрудной службе мужа. И ей не надо было ничего объяснять.

Видя отрешенное состояние мужа, а он становился таким, когда его захватывали мысли о новом деле, жена сказала расшумевшемуся сыну:

– Пойдем, Володя. Не будем мешать папе…

– Посидите,– попросил Гольст, видимо, вспомнив, как редко он в последнее время бывает с семьей. Частенько уходит из дому, когда они еще спят, а возвращается далеко за полночь.

Присели.

– Сложное дело?– помолчав, спросила супруга.

– Не знаю,– честно признался Георгий Робертович.– Исчез человек…

– Как так? Куда?

– Жена ушла от мужа…

– А кто он? Пьяница?

– Врач. Солидный человек.

– Странно,– сказала жена.– Обычно, насколько я знаю, мужья бросают, к молодым уходят…

Она, видимо, все еще находилась под впечатлением случившегося с их санитаркой Пашенькой.

– Да как сказать…

– Ну ушла, ладно. Но при чем здесь вы? Разве следователи занимаются этим?

– Хорошо, если она жива и здорова, наслаждается жизнью,– усмехнулся Гольст.– А вот если…– Он не договорил.

Семь месяцев, прошедшие со времени исчезновения сестры Кулагиной (она носила свою девичью фамилию – Амирова), срок довольно тревожный. И он настораживал Георгия Робертовича.

– А то, что стоит за «если», ты узнаешь. Должен узнать,– убежденно произнесла жена, обняв за плечи изрядно уставшего мужа.

– Понимаю, что должен… Но вот, возьмем, к примеру, врачей. Они тоже должны. А разве у них не бывает трудных случаев? Не тот диагноз, не то лечение…

– Конечно, бывает.

– Вот именно! У врачей! У которых за плечами институт. Не то что у меня – незаконченных два курса…

– Это уже зря,– ласково сказала жена.– По сравнению с другими у тебя и опыт и образование…

Володе, видно, надоело сидеть за столом, и он побежал к отцу, взгромоздился на колени.

– Знаешь, куда мы с тобой пойдем в воскресенье?

– В цирк?-восторженно воскликнул мальчик.– Какао смотреть!

– Точно! Угадал! – рассмеялся Георгий Робертович.– Только не какао, а Коко. И его друга Якобино. Понял?

– Понял,– кивнул сын.– Какао – это что мне мама утром дает. Я понарошке так называю этого клоуна.

Коко и Якобино, клоуны-буфф, в то время были любимцами московской детворы, заполнявшей до отказа 1-й Государственный цирк на Цветном бульваре.

…Гольст проводил жену и сына до выхода и, вернувшись в кабинет, долго не мог взяться за дела.

«Образование»,– усмехнулся он, вспомнив слова жены.

И перед его мысленным взором встала прожитая жизнь, похожая на жизнь многих товарищей по работе и вместе с тем отличная от их.

Отец Георгия Робертовича служил инженером на Коломенском паровозном заводе. Погиб в первую мировую, в 1916 году. Их расставание Гольст помнил до мельчайших подробностей. Почему-то навсегда остался запах новенькой хрустящей портупеи. И слова отца: если он не вернется, сын должен во что бы то ни стало продолжать учиться (Георгий посещал гимназию).

После смерти отца Гольст едет из Коломны в Петроград, к тетке, единственной близкой родственнице отца. Затем – революция, которая закружила его, как и многих сверстников.

В 1920 году Георгий Робертович добровольцем пошел в Красную Армию. Служил в войсках ВОХР (вооруженная охрана республики), а вечерами, с разрешения начальства, два года ходил заниматься на юридическое отделение факультета общественных профессий Петроградского университета. В 1923 году Гольста переводят в Москву. Он продолжает службу в бронетанковой бригаде. В его петлицах три кубика. Командир. А еще через год демобилизация. Комиссия по делам демобилизованных направляет Гольста в административный отдел Моссовета, где он работает секретарем подсекции. Но недолго. Председатель Московского губернского суда И. А. Смирнов направляет Георгия Робертовича на годичные юридические курсы.

Потом – работа следователем в Московском губсуде. Сначала в Краснопресненском районе города Москвы, а впоследствии – в Бронницком уезде Подмосковья.

С 1931 года Гольст – старший следователь прокуратуры города Москвы. Да, опыта ему не занимать, а вот по образованию ему так далеко до академика. Но у многих его товарищей по работе было куда меньше опыта и образования. Так что Зинаида Ивановна действительно имела право по тем временам назвать Георгия Робертовича академиком. Однако он сам знал: любое дело – это встреча с неизвестным. Иной раз даже имеющиеся опыт и знания могут оказаться бессильными. И тогда отправляется в архив папка с надписью «Хранить до…». Такие дела кто называл «гробами», кто «глухарями». Официально они именовались нераскрытыми. Это значит, следователь проиграл битву. Преступник оказался хитрее, или обстоятельства складывались в его пользу. И самое главное из них – упущенное время. В случае с Амировой было именно так. Более полугода со дня ее исчезновения – срок немалый.

На следующий день после визита Тамары Кулагиной Гольст позвонил заместителю начальника МУРа Георгию Федоровичу Тыльнеру. Так как это касалось судебного медика, имевшего дело с работниками московского угрозыска, то надо было проявить особую деликатность.

За годы службы следователем Георгий Робертович немало повидал человеческих драм и трагедий. Покинутых мужей, жен, людей, потерявших своих близких. Он научился понимать их отчаяние от свалившегося часто непонятного и несправедливого горя. Тут всегда требовалась особая чуткость. Не вовремя сказанное кем-нибудь из сослуживцев слово, излишнее любопытство бередят кровоточащую рану в душе.

Георгий Робертович попросил прислать ему розыскное дело по заявлению Дунайского об исчезновении жены и сохранить это в тайне как от самого Валериана Ипатьевича, так и других работников МУРа. Через час дело уже лежало на столе Гольста.

Заявление Дунайского датировалось 29 августа 1936 года. По утверждению заявителя Нина Амирова покинула его двенадцатого июля.

Читая этот горестный документ, Георгий Робертович отметил про себя: почти семь месяцев Валериан Ипатьевич живет в тревожной неизвестности. Семь месяцев дум и сомнений: что же произошло, почему так несправедливо и обидно поступила с ним жена…

Дунайский писал, что она таинственно уехала в неизвестном направлении с каким-то человеком, которого он не знал, но в существовании его, однако, не сомневался. Никакой записки жена не оставила. Никого из знакомых (даже родную сестру) не поставила в известность, куда едет и почему. Покидая мужа, Амирова прихватила с собой все свои вещи, а также четыре тысячи рублей, принадлежавших Дунайскому, облигации займов на сумму три тысячи рублей, золотые часы Валериана Ипатьевича и многое другое.