Анатолий Безуглов - Факел сатаны

Пока я думала-гадала, раздался осторожный стук в дверь, после чего вошла женщина в белом фартуке и таком же кокошнике на голове и, словно ничего не произошло, пригласила меня к завтраку. Я отказалась. Оделась, минут пять-десять ждала Виля, но он не появлялся. Затем пришел несколько смущенный мужчина, уведший Аркадия, извинился и сказал, что в моем распоряжении машина. Я поехала в свой Дом колхозника, взяла вещи и, даже не распрощавшись с тетей Валей, на той же машине отправилась на вокзал. Через час скорый поезд мчал меня в Москву».

« 31 декабря 1984 г.

Через два часа пробьют куранты. Наступит новый 1985 год! Многие уже сидят за столом, пьют вино и танцуют вокруг елки. А у меня впервые в жизни нет в доме даже махонькой елочки. Виктор приглашал встретить Новый год в их компании в ресторане Дома архитекторов, я отказалась. Во-первых, в моем положении пить противопоказано, а, во-вторых, и это главное,– нет денег, на 50 рэ мне полмесяца жить. Ему же соврала, что, дескать, уже приглашена в Дом кино. Виктор искренне сожалел. Из всех советских праздников он признает и чтит только Новый год. А мне остается только мечтать и если не о себе, то хотя бы о счастье будущего, по всем приметам, сынули. Как я хочу ребенка! Быть может, это единственное, что держит меня на этом свете. Но что я отвечу сыну на вопрос-кто его папа? Скажу «Не знаю»? – «Как?» – удивится сын, когда вырастет. Что ж, тогда расскажу всю правду, пусть осудит меня или простит. Да отца назвать не смогу: Аркадий или Виль? Кстати, оба не знают, что я беременна. Все получилось глупо, нелепо для Виля и трагично для Аркадия. Хочу уточнить свои предыдущие записи, сделанные главным образом под диктовку эмоций.

Вчера, только вчера я встретилась с адвокатом Шуйским и имела с ним долгий разговор. Теперь, кроме эмоций, я знаю факты, следовательно, смогу объективно ответить на вопросы, которые Пифагор предписывал своим ученикам повторять каждый раз, входя в свой дом: что я совершил? И в чем согрешил? И чего не исполнил? Попробую и я ответить на них, входя в новый год.

Ходили разные слухи, как и за что посадили Аркадия. Об этом многие спрашивали меня, но я сама до вчерашней встречи с адвокатом ничего толком не знала. Долго не могла понять: откуда Аркадию стало известно о том, что после записи на телестудии мы с Вилем уехали на обкомовскую дачу, и как Аркадий смог на нее проникнуть?

И вот только теперь от адвоката узнала подробности. Оказывается, из-за проливного дождя скачки перенесли, в связи с чем Аркадий и решил позвонить мне, в Дом колхозника, предупредить, что задерживается. Тетя Валя ответила, что я уехала на студию телевидения. Он позвонил туда, а там и сказали: запись давно закончена, и я уехала часа четыре тому назад на машине Лобова. Аркадий вернулся в съемочную группу, рассказал, что и как, и кто-то из местных, услышав о Лобове, взял да и брякнул то ли в шутку, то ли всерьез: мол, теперь ваша жена в надежных руках партийного донжуана, и уж коль она приглянулась Лобову, то ей не проехать мимо обкомовской дачи. Еще добавил какую-то похабщину. Аркадий вспыхнул, оседлал своего любимца – жеребца Сатурна и галопом на дачу. Там охрана, все, как положено. А он, мобилизовав все свои режиссерские способности, поставил трагикомический спектакль: показал им удостоверение «Мосфильма», сказал, что снимает правительственную картину и нужно срочно доложить Лобову новую директиву ЦК партии. Охрана растерялась. Пока кому-то из своего начальства звонили, докладывали, согласовывали, он и проник в дом…

После той памятной сладкой ночи и утренних огненных плетей, я больше Аркадия не видела. И лишь потом узнала, что его прямо с дачи увезли в милицию, потом в суд и арестовали на 15 суток за мелкое хулиганство. Но это только начало. Жеребец Сатурн, загнанный Аркадием, пал через три дня, колхоз предъявил Аркадию иск на 30 тысяч рублей. Аркадий стал писать жалобы во все инстанции и требовать наказания Лобова. Местные и московские комиссии оснований для наказания Лобова не усматривали: дескать он, секретарь обкома, пригласил актрису на дачу отдохнуть, а сам задержался на ней лишь потому, что, выполняя свой служебный долг, проверял репертуар ее выступлений перед жителями области, и никаких мыслей, а тем более поползновений интимного характера не было и быть не могло. Спали в разных комнатах, даже на разных этажах, а плетью избили Лобова в тот самый момент, когда он, ничего не подозревая, принимал душ… Объяснение Лобова полностью подтверждено всеми, кто в те сутки находился на даче.

Бюро обкома, рассмотревшее многочисленные заявления Аркадия, признало их клеветническими измышлениями, но все же приняло решение: строго указать Лобову на недопустимость работы над репертуаром в неофициальной обстановке. А так как на этом же заседании было доложено, что Аркадий Довгаль занимается киношабашкой, а договор с колхозом явно незаконный и направлен на хищение колхозной собственности, бюро предложило прокурору области расследовать эти факты и доложить. Буквально через день тот доложил: дело возбуждено, установлено, что Довгаль виноват в покушении на хищение социалистической собственности в крупных размерах, а потому взят под стражу. Через месяц облсуд дал ему 8 лет лишения свободы. Жалобы в Верхсуд не помогли. Он отбывал наказание где-то за Воркутой… Мне жалко Аркадия, но, увы, чем я могла ему помочь? Разве что только молитвами. Обещанный «Оскар» остался во мраке прошлого. Уж теперь-то точно наша картина никогда не увидит экрана. Неужели кончилась его и моя кинокарьера?

При мысли «если Аркадий – отец будущего ребенка» меня бросает в дрожь – ведь все, что произошло на даче, прямо или косвенно связано со мной. Неужели я посадила за решетку Аркадия? Он же ни в чем не виноват, кроме того, что, полюбив меня, не смог зажечь эту любовь во мне… А потому годы жизни с ним – серые будни. Не то что Виль! Я и сейчас готова, сломя голову, бежать, ехать, ползти к нему. Я благодарна ему. Если Саз во сне, то Виль наяву разбудил во мне женщину, и подарил мне ночь, одну лишь ночь, но какую! То была ночь Любви, ночь Блаженства. Ночь Счастья! Мне хотелось эти ощущения прочувствовать еще и еще. Виль снился мне, я грезила им… Я ждала его, верила, что он придет. Но Виль не давал о себе знать. Мои письма ему возвращались. А в ноябре приехавшая за продуктами в Москву тетя Валя из Дома колхозника позвонила мне, чтобы передать забытый кем-то из киногруппы фотоаппарат. Я пригласила ее. За чашкой чая она рассказала мне многое о Виле.

После той скандальной истории Лобова вскоре отправили в Африку не то советником, не то даже послом. Вот почему мои письма возвращались. Я их храню. Иногда перечитываю. Сделала это и на Новый год.