Александр Чернов - Могила для горбатого

— Да куда же вы?! — всполошилась Нина Сергеевна. — Вы же еще блинов не отведали да меду. Медок-то у нас свой, свеженький. Попробуйте!

— Еще раз спасибо, но мне действительно нужно идти. До свидания!

Подмигнув Ксюшке, майор пожал руку старику, собираясь уходить, однако тот задержал ладонь Шатохина в своей.

— Вы не поедете мимо больницы, где лежит Клава?

— А что вы хотели?

— Съездить к ней.

— Она же без сознания, — надевая фуражку, сказал майор. — Вы ей ничем не поможете.

— Это уж вы не скажите, — усмехнулся Чугунов. — На Бога и врачей мы, конечно, уповать будем, но вы же знаете, какое нынче положение в больницах — нет ни лекарств, ни бинтов, ни ваты, ни белья. Я хотел бы съездить. Может быть, Клаве что-нибудь нужно.

— Вы правы, — тут же согласился Шатохин. — Идите переодевайтесь. Мы вас подбросим.

Мать Нечистого дома так и не появлялась. Позвонила как-то днем, сказала, будто у дочери — сводной сестры Вовки — да у подруги какой-то обретается. Врет, наверное. Небось, все еще со своим хахалем путается. Жил тут у нее петух один, когда Нечистый из зоны вышел — вальяжный такой с гонором. Все бормотуху втихаря лакал. Вовка терпел его ровно неделю. А когда тот в очередном подпитии вздумал вдруг сына сожительницы уму разуму учить, схватил подвернувшийся под руку железный прут и стал охаживать им матушкиного полюбовника куда ни попадя. Бил зверски. Бедный мужик валялся у Нечистого в ногах и диким голосом выл:

— Вовка, Вовочка, прошу тебя не бей!!!

Однако, не смотря на мольбы, Алиферов с садистским наслаждением продолжал экзекуцию, приговаривая:

— Воспитывать меня вздумал, паскуда? На! На!..

Обезумевшей жертве удалось все же каким-то чудом вырваться из лап Нечистого. Мужик выскочил вначале в подъезд, а потом на улицу. Осыпая сожителя матери градом ударов, Алиферов в одних носках преследовал его до конца дома, а затем, матюкаясь, долго орал вслед еле уносящей ноги жертве.

Матери, к счастью, в тот вечер дома не оказалось, а то, возможно, попадись она под горячую руку, и ей досталось бы. В суд на Нечистого мужик не подал, мать уговорила, и лечился амбулаторно, без освидетельствования судмедэкпертизы, а то тащить бы Вовке новый срок, как пить дать. Два месяца в бинтах и гипсе провалялся мужик где-то в своей однокомнатной "бичевской" квартире, и все это время мать Вовки ухаживала за ним. С тех пор стала побаиваться она сына. Потому, видать, и дома редко появлялась. Алиферов этому обстоятельству был только рад, никто не мешал ему устраивать дома попойки.

Сегодня Вовка оттянулся по полной программе. Посадив Шиляева на автобус, приехал с Зойкой домой, поставил машину в гараж и уже не обремененный рулем, сходу махнул дома полбутылки водки. Потом пришли пацаны, и он с ними еще пивка добавил и косячок засмолил. Зойка с Женькой от анаши отказались, а Колька курнул. Теперь сидит вон за столом, хихикает.

— Ничего, братишки, — с пьяной ухмылкой говорил Нечистый, — приедет Сашка с башлями, мы не такой пир закатим. Это еще цветочки. На днях кореш мой Хряк из зоны откинется. Вот с ним дела серьезные можно проворачивать, не то что старушек грабить.

— Но бабка действительно жива? — Женька хлебнул пива, и уставился на Алиферова. Он сидел за столом рядом с Зойкой, и та, словно невзначай, время от времени касалась своим бедром бедра парня. Это прикосновение как порыв ветра обдавало Женьку волной блаженства, наполняло все его существо неясным томлением, ожиданием.

— А ты думаешь, я вру? — осклабился Нечистый, показывая прокуренные зубы. — Жива, конечно. Зойка вон звонила одной своей знакомой из тех краев, и будто невзначай о новостях спросила. Та ей и рассказала, что, мол, ночью соседку грабанули, а ее саму утром обнаружили чуть живую. Вызвали "скорую" и отправили старуху в больницу. Так что радуйтесь, фраера, крови на вас нет.

Самого же Нечистого эта новость не радовала. "Уж лучше бы добил бабку наркоман паршивый, — думал он зло. — Не дай бог очухается старая, заложит ведь придурка, а тогда и нам всем хана!"

Между тем рука Зойки нырнула под стол, и вначале робко, будто до горячего предмета дотронулась до ноги Женька, а затем нежно и настойчиво заскользила по ней, замысловатыми движениями все ближе и ближе подбираясь к самой интимной части Женькиного тела. Нащупала на брюках замок, осторожно расстегнула его, и горячие трепетные пальцы коснулись упругой тверди. Мысли парня смешались, предметы, качнулись, поплыли перед глазами, и в этот момент он больше уже ничего не чувствовал и не ощущал, кроме этой, ставшей вдруг огромной ладони, ласкавшей его там внизу под столом.

Лицо Женьки красноречиво говорило о том, что он сейчас испытывает, и Нечистому хватило одного взгляда в сторону парня, чтобы понять, что происходит. Алиферов дико заржал.

— Да хватит вам тискать друг друга под столом, — заорал он пьяно со скабрезной улыбкой. — Чего мучаетесь-то? Тащи ее, Женька, в спальню да вставь ей хорошенько! Не видишь что ли, баба сама хочет!

Зойка захихикала и, стрельнув в парня блудливым взглядом, тут же встала — разгоряченная; снедаемая похотью; злая на Нечистого за то, что он так груб, неприкрыт, примитивен, и в то же время в глубине души благодарная ему за то, что он дает ей возможность вновь оказаться в объятиях этого мальчишки.

— Пойдем, Женечка, пойдем! — снова захихикала она и потянула парня за руку. — Видишь, хозяин нас прогоняет…

Женька встал — красный, неуклюжий. Испытывая жгучий стыд перед Нечистым, Колькой, Зойкой и восторженный, чуть ли не благоговейный трепет перед тем, что должно сейчас свершиться, на заплетающихся ногах, потащился за Долженковой, прикрыл дверь.

Все те же розовые арабески на потолке, стенах и шифоньере, все та же духота — со вчерашнего дня комнату так и не проветривали — все тот же скрипучий диван, но Женька уже не тот вчерашний робкий мальчик, он имеет кое-какой опыт и сам рвется в бой, старается взять инициативу на себя, играть главную роль в их странном дуэте. Жадными руками ощупывает худосочное тело Зойки, лезет к ней под платье, потом стаскивает его с нее, мнет дряблые груди и сопит, сопит… Зойка тоже не остается в долгу, и она, возбужденная до крайности, срывает с парня рубашку, стаскивает джинсы и все гладит, гладит его по рукам, груди, животу… Какой же он все-таки молодой, нескладный, смешной, но как прекрасен в своей юности, свежести, нетронутый еще пороком… нежный… глупый… Мысли Зойки путаются и тут она вспоминает о скрипучем диване и предлагает:

— Давай постелем на полу.

Оба стаскивают на пол матрас и Зойка, ползая на коленях, быстро, наспех поправляет на нем сбившуюся простынь. У Женьки так трясутся ноги, что он не может устоять и тоже падает на колени. Срывает с женщины последний лоскут ткани и неловко наваливается на нее. Ощущение такое, будто погрузился в нектар. Женька торопится, и это немножко злит Зойку. Она берет его руками за талию, сдерживая натиск, и жарко шепчет в самое ухо: