Джон Гришэм - Округ Форд. Рассказы

Но Эмпория была готова к этому вопросу, так что сразу ответила:

— Мне стукнуло семьдесят пять. Я на целых тридцать лет старше вас, и если мне надо купить лекарство для друга, спрашивать никого не буду. Иду и покупаю.

— Лекарство?

— Да, так он это называет. А я обещала его родным следить за приемом лекарств.

— Называйте это как хотите, Эмпория, но людей старшего возраста расстроил этот факт. Одну из наших уважаемых пожилых дам видят в винном магазине. Какой пример вы подаете молодежи?

— Я сделала то, что должна была.

— Поговаривают, будто вы приглашали его помолиться с нами.

«Спасибо тебе, Дорис», — подумала Эмпория, но произносить этого вслух не стала. Дорис была единственным человеком, кому она рассказала, что звала Адриана в церковь.

— Я каждого приглашаю помолиться вместе с нами, преподобный. Ведь именно этого вы хотите. Так записано в Библии.

— Ну, тут несколько другое…

— Не беспокойтесь. Он не придет.

— Слава Богу. Возмездие за грехи — это смерть, Эмпория. Молодой человек расплачивается за свои грехи.

— Да, расплачивается.

— Ну а вам ничто не угрожает, Эмпория? Болезнь быстро распространяется по стране, по всему миру. Она чрезвычайно заразна, и если уж быть до конца откровенным, община очень о вас беспокоится. Почему вы пошли на такой риск? Зачем это вам? Совсем на вас не похоже.

— Медсестра сказала, что мне ничто не грозит. Я содержу его в чистоте, он сыт и спокоен, даю лекарства, стираю его вещи в резиновых перчатках. Вирус передается через секс и кровь, того и другого мы избегаем. — Она улыбнулась. Священник — нет.

Он выложил руки на стол, сложив ладони, — жестом, исполненным благочестия. Лицо сохраняло самое суровое выражение.

— Кое-кто из прихожан вас просто боится.

Эмпория ожидала чего угодно, но только не этого, а потом, когда до нее дошел смысл этих слов, лишилась дара речи.

— Ну подумайте сами. Вы прикасаетесь к тем же вещам, что и он. Дышите одним воздухом, едите одну и ту же еду, пьете ту же воду и чай, и бог еще знает что еще. Вы стираете его одежду, нижнее и постельное белье, пусть даже в резиновых перчатках. Неужели один этот факт не говорит о том, насколько опасен вирус, а, Эмпория? А потом вы несете микробы сюда, в Божью обитель.

— Я не заразна, ваше преподобие. Точно знаю.

— Может, и так, но со стороны виднее. И ваши братья и сестры считают, что вы просто сошли с ума, раз согласились на такое. И они боятся.

— Но кто-то же должен о нем заботиться.

— Он из богатой белой семьи, Эмпория. Пусть они сами думают.

— У него никого больше нет.

— Не будем спорить. Меня больше беспокоит церковь.

— Это и моя церковь тоже. Была моей еще до того, как вы здесь появились, и вот теперь вы меня гоните?

— Просто хочу, чтобы вы на какое-то время перестали посещать службы. Пока он не скончается.

Шли минуты, Эмпория молчала. С глазами, полными слез, и высоко поднятой головой она смотрела в окно, на трепещущую под ветром листву. Байлер сидел неподвижно и рассматривал свои руки. Но вот она поднялась и сказала:

— Тогда давайте назовем это отсутствием по уважительной причине, ваше преподобие. Начнем прямо сейчас, и когда все будет кончено, я сама решу, стоит ли мне возвращаться сюда. И еще: я буду ходить к Вилли когда угодно и сколько угодно, и вы с вашими жалкими шпионами можете сплетничать обо мне, пока не лопнете.

Он проводил ее до двери.

— Ну, не надо воспринимать все чересчур болезненно, Эмпория. Мы вас любим.

— Ага. Так и чувствую эту любовь.

— И мы будем молиться за вас. И за него.

— Уверена: он запрыгает от радости, услышав это.

Фред Мейз было единственное знакомое Адриану имя адвоката в справочнике «Желтые страницы». Адриан коротко переговорил с ним по телефону, затем направил пространное письмо. И вот в пятницу, ровно в четыре дня, автомобиль, в котором сидели Мейз и его секретарша, припарковался у розового домика. Мейз вышел с портфелем, затем вытащил из багажника ящик вина, купленного в самом лучшем магазине по ту сторону железнодорожных путей. Эмпория пошла навестить Дорис, не желая мешать приватным переговорам.

Вопреки циркулировавшим по городу слухам никаких крупных финансовых активов у Адриана не было. Не существовало и таинственного завещания, составленного давно умершим родственником. Завещание, подготовленное Мейзом, заняло всего одну страничку, и, согласно этому документу, все оставшиеся на момент смерти наличные Адриана переходили Эмпории. Второй документ, куда более важный, предусматривал организацию похорон. Когда все было подписано и нотариально заверено, Мейзу предложили бокал вина, и все поболтали о Клэнтоне. Впрочем, долго это не продлилось. Видимо, Мейзу с секретаршей хотелось завершить встречу как можно скорее. Они распрощались, обошлось без рукопожатий, и уехали. И как только вернулись в контору на главной площади, стали описывать удручающее состояние, в котором пребывал парень.

В воскресенье Эмпория пожаловалась на головную боль и заявила, что в церковь не пойдет. Тем более что шел дождь. Погода стала еще одним предлогом не ходить на службу. Они сидели на крыльце, ели печенье и наблюдали за разгулявшейся стихией.

— Как голова? — спросил Адриан.

— Лучше. Спасибо.

— Ты как-то говорила, что за сорок лет не пропустила ни одной воскресной службы. Так почему сегодня не пошла?

— Просто чувствую себя неважно, Адриан. Вот и все.

— Что, поссорилась со священником?

— Нет.

— Точно?

— Я же говорю: нет.

— Ты прямо сама не своя, с тех пор как встречалась с ним на днях. Думаю, он чем-то обидел тебя. Наверное, это как-то связано со мной. Дорис заходит все реже и реже. Герман — вообще никогда. Изабель не заглядывала уже неделю. Телефон звонит все реже. И вот теперь ты не желаешь идти на службу. Если хочешь знать мое мнение, Лоутаун окатил тебя холодным душем. И произошло это из-за меня.

Она не стала спорить. Да и что толку? Адриан был прав, и все ее возражения прозвучали бы фальшиво.

От грома сотрясались оконные стекла, ветер усилился, изменил направление, вода стала заливать крыльцо. Они ушли в дом. Эмпория отправилась на кухню, Адриан — к себе в комнату. Притворил дверь, разделся до нижнего белья, растянулся на кровати. Он почти закончил «Когда я умирала», пятый роман Фолкнера, прочтение которого откладывал по вполне очевидным причинам. Однако он нашел эту книгу более понятной и доступной, нежели другие, прочитанные ранее, к тому же она была написана с юмором, что и вовсе показалось неожиданным. Через час Адриан дочитал книгу и заснул.

К концу дня дождь прекратился; небо расчистилось, стояла приятная прохлада. Съев легкий ужин из фасоли и кукурузного хлеба, они снова переместились на крыльцо, где вскоре Адриан пожаловался, что у него побаливает живот, и сказал, что неплохо бы выпить вина, как прописано в послании к Тимофею, глава 5, стих 23. Он взял вместо бокала треснувшую кофейную кружку с темными въевшимися пятнами от цикория, отпил несколько глотков. И тут вдруг Эмпория заявила: