Марина Серова - Похищение века

Меня представили доброму десятку каких-то важных шишек чиновничьего и театрального сословия, и мне пришлось тратить время, любезно улыбаясь направо и налево, отвечая на дурацкие вопросы и разделяя всеобщие восторги по поводу моей "трогательной и волнующей" встречи со знаменитым дядей. Черт! Я как-то упустила из виду, что мне здесь придется играть роль "особы, приближенной к императору"...

Видя, что дело плохо, Федор Ильич пришел мне на выручку:

- Господа, извините, Танечке нужно раздеться. Я провожу ее к себе, а дона Мартинеса оставляю пока на ваше попечение.

- Увидимся в ложе, дорогая... - проворковал "дядюшка".

- Личное дело Лебедева уже у меня в кабинете, Таня, - сказал мой второй клиент, едва мы с ним оторвались от преследования. - Антракт длинный, вы успеете с ним ознакомиться. Или вы хотите взять его с собой?

- Нет, в этом нет необходимости. Надеюсь, до Лебедева не дойдет, что вы сегодня вечером интересовались его персоной?

- Ну что вы, в отделе кадров надежные люди... Танечка, Мигель рассказал мне эту историю трехлетней давности. Я и представить себе не мог, конечно, что они с Лебедевым встречались раньше, да еще при таких обстоятельствах. Право, все это очень неприятно! Но неужели вы и вправду думаете, что Николай может быть замешан в этом.., ну, вы меня понимаете?

- Выводы делать рано, Федор Ильич. Я должна поближе с ним познакомиться. Но уже сейчас надо признать, что у Лебедева, во всяком случае, имеется мотив: месть Мартинесу. Вы директор театра, вы его знаете. Вот и скажите мне: способен Николай Лебедев на месть или нет?

- Таня, вы ставите меня в ужасное положение! На основании моих слов вы можете составить ложное мнение о человеке и обвинить его во всех смертных грехах, хотя он, как говорится, ни сном, ни духом... Но иногда мне кажется, что Лебедев способен на все, Таня! А иногда - что он душа-человек...

Пока мы совершали путешествие от фойе до директорского кабинета, оказавшееся довольно продолжительным, трудоемким, а порой и опасным (во всяком случае, я, несмотря на все свои детективные способности, нипочем не смогла бы повторить его без провожатого), Федор Ильич поделился своими знаниями и впечатлениями о моем новом главном подозреваемом. "Улов" был не то чтобы очень густой, но он был.

Как ни старался мой интеллигентный собеседник выражаться поделикатнее, я без труда поняла главное: Николай Лебедев принадлежит к породе "непризнанных гениев".

Два года назад тарасовский маэстро - то есть художественный руководитель и главный дирижер оперного театра Владимир Вешнев - пригласил пермского баритона в нашу труппу. Ясно, что бездарный артист подобной чести не удостоился бы никогда: творческая репутация народного артиста России В.Вешнева была известна даже такому профану, как я. Но в театре ходили слухи, что молодой певец принял эту честь не с благодарностью, а, как говорится, "на безрыбье и рак - рыба". Дело в том, что после неудачи Лебедева на Венском конкурсе (на который он возлагал большие надежды) его отношения с родным пермским театром вконец разладились. Он увлекся спиртным, к которому и прежде имел склонность, стал невыносим в отношениях с руководством и товарищами по труппе; болтали даже, что однажды на репетиции заехал бутафорским мечом по уху тамошнему главрежу, и его не уволили тут же только потому, что на носу была премьера (Федор Ильич сообщил мне об этом, понизив голос и сделав страшные глаза). Кончилось тем, что Лебедев, налившись, едва не сорвал премьерный спектакль.

Так что в подобных условиях приглашение в Тарасовский академический явилось для скандального баритона прямо-таки подарком судьбы!

Только вот сам он, кажется, думал иначе.

- Разумеется, Владимир Леонидович строго предупредил Николая, что с подобным его поведением в Тарасове никто мириться не будет, - рассказывал директор. - И Лебедев поклялся, что с "позорным прошлым" покончено. Это, мол, были психологические последствия венского стресса, когда у него несправедливо отняли заслуженный успех.

- Лебедев так и сказал?

- Да, он сказал это Владимиру Леонидовичу, а маэстро передал их разговор мне. Помню, он еще прокомментировал: самомнение у парня будь здоров, надо будет "подлечить".

И в самом деле, новичок появился в тарасовской оперной труппе форменным паинькой. Тихий, скромный, вежливый. Не "употребляет" (по крайней мере, так, чтобы это бросалось окружающим в глаза и в нос.) Быстро вошел в репертуар театра, работает стабильно. Маэстро не перечит, с коллегами ровен. Но близкой дружбы и даже просто приятельских отношений ни с кем не свел, насколько известно директору.

- Я имею в виду мужчин, - пояснил Федор Ильич и смущенно хмыкнул. - А вот с женщинами... Уж не знаю, в чем секрет, внешность у Николая, по-моему, самая заурядная, да и вообще он не подарок... Но пользуется успехом, и даже весьма! Про него болтают - извините, Танечка! - что он никому не отказывает. Он холост, живет один - занимает комнату в нашем общежитии, тут в двух шагах, на Радищева...

Я не стала объяснять Федору Ильичу, в чем секрет, а то он, пожалуй, смутился бы еще больше. Такое счастливое сочетание, как у моего "дядюшки", случается редко: чтобы и внешность, и обхождение, и.., этот самый "секрет". Очевидно, Лебедеву для успеха у слабого пола вполне хватает последнего.

Так, без особых проблем, прошел первый сезон Николая Лебедева в тарасовском театре. Да и во втором немногое изменилось; разве что "молодое пополнение" начало активно требовать квартиру и весьма недвусмысленно намекать насчет представления его на звание заслуженного артиста...

Эту информацию, наводящую на размышления, я дополнила в директорском кабинете сведениями из личного дела Николая Лебедева: его анкетными данными, характеристиками, в которых делался упор на творческие "плюсы" и расплывчатыми фразами затушевывались человеческие "минусы" (вроде набитого уха пермского главрежа), а также списком его оперных партий и фотографией надменного субъекта примерно моего возраста, с грубоватыми, но чувственными чертами лица. На самом деле он был немного постарше: недавно Лебедеву исполнилось двадцать восемь.

Я закрыла папку как раз в тот момент, когда прозвучал" первый звонок, бросила контрольный взгляд в зеркальную дверцу шкафа, и мы с Федором Ильичом тронулись в обратный путь.

Театральное "закулисье" являет собой резкий контраст с так называемой зрительской частью, сверкающей паркетом и мрамором, позолотой и белой лепниной. В моей памяти опять ожили сюрреалистические ночные картины, где я с Мигелем шла по этим самым слабо освещенным и тесным коридорам, переходам, лестницам... Только теперь спутник у меня был другой.

Мы как раз находились в конце одного из самых сложных участков - то есть на самой вершине крутого железного трапа, поднимающегося, как мне казалось, на высоту пятиэтажного дома. Я мысленно благодарила судьбу за то, что осталась жива, и за то, что она надоумила меня надеть брючный костюм. Ни мини, ни макси для этой лесенки не подошли бы, хотя и по разным причинам.