Анна и Сергей Литвиновы - Три последних дня

Тогда она перевела взгляд: на расстоянии шагов двадцати от нее стоял Трэвис. В опущенной руке у него был пистолет, лицо озарено кривой усмешкой. И он неторопливо двинулся по направлению к ней.

Таня своей обострившейся в минуты опасности интуицией поняла, как он оказался здесь. Значит, Майк и впрямь нацепил на нее «маячок». Ну, а Трэвис, усомнившийся в преданности своего подручного, в свою очередь наблюдал за Майком. И это стоило жизни – и Майку, и Чарли.

Торжествующий Трэвис сделал несколько шагов по направлению к Тане – а точнее, к лежавшим на земле свернутым картинам. Ни Майк, ни бедный Чарли, лежавшие на земле, не шевелились.

Смертная тоска овладела Татьяной. Он не стреляет только потому, что моя кровь может забрызгать полотна, подумала она. Проклятые картины! Сейчас Трэвис наклонится, поднимет их, отойдет назад на несколько шагов и тогда уж точно выстрелит. В меня.

И все происходило именно так, как она предполагала. Убийца подошел, взял холсты, а потом, держа их в левой руке, сделал четыре – нет, пять шагов назад. И стал поднимать оружие, целясь Тане прямо в голову.

И вдруг декорации снова переменились! Раздался громкий выкрик: «Всем бросить оружие! Руки вверх! Встать на колени!!!» – а затем небольшой пятачок у заднего крыльца особняка стал заполняться мужчинами, бывшими, несмотря на жару, в касках, в защитного цвета майках и бронежилетах, с короткими автоматами в руках.

А позади группы захвата с пистолетом наголо – полицейский лейтенант Маккензи, тот самый, кому отчим позвонил сегодня из Москвы. Валерий Петрович убедил его присмотреть за Трэвисом, Таней – и за домом, где убили Мирослава Красса.

Любитель живописи не стал сопротивляться. Отбросил от себя оружие и покорно встал на колени.

Таня

Всю жизнь Таня хотела богатства и славы. Можно сказать – вожделела. Или даже – алкала.

И лишь когда она добилась и того, и другого, поняла: совсем не эти вещи – главные. Куда важнее то, что ни за какие деньги не купишь. И никакой известностью не приобретешь.

Что именно?

Здоровье и благополучие близких, например. Любовь. Сердечная привязанность.

Истины, откровенно говоря, прописные. Но оценить и уразуметь эту пропись каждому в своей жизни приходится самому. Дойти своим путем.

…История с убийствами и ограблениями на Антигуа вызвала огромный интерес общественности. Уже на следующий день на остров нагрянули десятки представителей мировых СМИ, от Си-эн-эн и «Бостон глоуб», до «Сан» и «Ю.Эс. ньюс энд уорлд рипорт». Раньше, когда была помоложе, Татьяна купалась бы под сотнями блицев, позировала под прицелами телекамер. Однако сейчас внимание массмедиа ее только злило.

Ведь если кому-то рассказать о своих злоключениях откровенно, неизбежно последует вопрос о маме. Значит, всплывет история с Мирославом – как он использовал Юлию Николаевну, как подставил. Разумеется, если кто-то из разгребателей грязи сам вырулит на эту тему, Таня ему собирать материал никак помешать не сможет. Но первой начинать шокирующие признания о любви русской пенсионерки – нет, благодарю покорно. К тому же ей было ужасно жаль Чарли. Тихий куряка совсем не заслужил той участи, которую она, Татьяна, ему уготовила. Ведь если б не она, был бы растаман целехоньким. И теперь, если нарушить обет молчания, получится дико отвратно: она зарабатывает деньги и славу на его крови.

И поэтому тоже на все призывы и посулы (в том числе денежные) журналистов Садовникова отвечала одно: «Ноу комментс».

И когда улетала с Антигуа на Гваделупу, попросила о помощи лейтенанта Маккензи. Тот на полицейской машине подвез Татьяну прямо к трапу: она таилась на заднем сиденье.

В самолетике Садовникова, конечно, не удержалась, проглядела заголовки раздававшихся бесплатно газет.

Понятно, что «Антигуа Сан» отвела истории, где фигурировали «мисс и миссис Садовникофф», целый спецвыпуск. Однако даже респектабельные «Нью-Йорк таймс» и «Файнэншенел таймс» поместили на первых полосах «свистки», посвященные трагедии на Карибах, а самой истории посвятили целые развороты. На удивление, вранья и даже преувеличений в серьезных изданиях не было, а Татьяна называлась «сотрудницей московского отделения рекламной компании «Джасперс и бразерс» – в одном печатном органе, и «известной искательницей приключений» – в другом.

Однако поразил Татьяну другой факт – молодцы заморские газетчики, стараются из темы выжать все до капельки! В статьях подробно рассказывалась история похищения пяти картин из бостонской галереи. Приводились даже составленные много лет назад фотороботы: один в один молодой Майк и молодая женщина – совсем не похожая на нынешнюю Глэдис.

В статье, посвященной былому ограблению, говорилось, что администрация галереи в свое время объявила награду за найденные холсты. Да не простую, а пять миллионов долларов! И утверждалось в заметке со ссылкой на нынешнего директора, что галерея не отказывается от своих обещаний. Одно лишь омрачало огромную радость руководителя галереи: оказалось, что найдено лишь три холста из пяти похищенных. Судьба еще двух шедевров остается неизвестной. И потому, говорил галерейный вожак (у-у, заокеанские крохоборы!), что «мисс Татиане Садовникофф» будет выплачено не пять миллионов сполна, а только три.

«Что ж, – блаженно откинулась на кожаном сиденье бизнес-класса Татьяна, – лишние три «лимона» зелеными в хозяйстве не помешают». Однако на самом деле ее куда больше грело сознание, что совсем скоро, уже на Гваделупе, она увидит маму. А немного погодя, в Москве, и своего замечательного отчима.

Юлия Николаевна

Короткая стрижка Юлии Николаевне все-таки шла. Особенно сейчас, когда она избавилась от неестественно черного цвета волос и снова стала светлой шатенкой.

– Оттенок тебе подобрали отлично, – похвалила мамину прическу Татьяна. – Надо дома в такой же колер краситься.

– Ну уж нет. – Юлию Николаевну даже передернуло. – Мне б только дождаться, пока волосы отрастут. Моего цвета. А краситься я больше никогда в жизни не стану!

– Будешь седая ходить? – ухмыльнулась дочь.

– Имею право. Я пенсионерка, – отрезала маман.

Таня улыбнулась. Недавний свой образ – копию Глэдис Хэйл — Юлия Николаевна уничтожала отчаянно. Несерьезные шортики, бриджи, капри больше не носила, даже здесь, на Гваделупе, умудрилась отыскать себе очень советский, бесформенный, балахонистый сарафан. Прибавьте к нему тусклые шлепанцы на танкетке и полное отсутствие косметики. Да еще глаза потухли, сутулиться начала…

И хотя о покойниках плохо думать нельзя, у Тани в очередной раз пронеслась мысль: «Сволочь ты, Мирослав».