Шарль Эксбрайя - Убийство девственника

– Здорово, ребята! Как дела?

Фредерик Домпьер, старший над инспекторами, пробубнил:

– У нас-то хорошо.

– Вот и здорово! У меня тоже! Жизнь прекрасна!

– Боюсь, Леон, как бы у тебя в скором времени не изменилось мнение на этот счет.

– Старик, с чего это оно должно измениться?

– А с того, что сегодня ночью прикончили одну из шишек.

– Не понимаю, почему это грустное известие должно поколебать мой оптимизм.

– Потому что тебя назначили на это дело.

– Меня?

– Тебя!

Жирель пожал плечами.

– Я так и думал, что каникулы долго не продлятся. Начальство не может себе позволить оставлять без дела самых талантливых полицейских. С кем я в команде?

Этого-то они и ждали.

– С Жозефом Плишанкуром.

– Нет, только не это!

– Это!

Леон, сраженный, опустился на стул, а коллеги по очереди к нему подходили дружески взъерошить волосы, пожать руку и выразить свои иронические соболезнования. Домпьер добил Жиреля, сообщив, что инспектор ждет его в кабинете.

Плишанкур презирал Жиреля, считая его воплощенной посредственностью. Он клеймил позором его образ жизни, которому в глубине души, возможно, завидовал. С возрастом Жозеф стал ярым женоненавистником, что было, видимо, тайным признанием в собственном одиночестве. Жирель в свою очередь считал шефа занудой, один вид которого нагонял тоску. Шеф встретил подчиненного почти агрессивно.

– Мне кажется, инспектор, вы имеете весьма слабое представление о том, когда должны являться на работу.

– Я… Я…

Плишанкур сухо оборвал:

– Нечего добавить. Надеюсь, что вы серьезнее отнесетесь к задаче, которую нам предстоит решить. Я полагаю, вы в курсе.

– Очень отдаленно.

– В таком случае вот первые документы, относящиеся к делу, мне их только что передали. Даю вам четверть часа на ознакомление. Необходимо, чтобы вы себе уяснили, в какой среде нам предстоит работать. И чтобы вы постарались… как бы это сказать?., постарались сделать над собой усилие в отношении вашего внешнего вида… короче, вы понимаете?…

– Как нельзя лучше, господин старший инспектор.

– Жду вас через четверть часа для поездки на виллу Нантье. Можете идти. Да, вот еще что… Если у вас останется время, зайдите домой переодеться. Боюсь, как бы ваша нежно-розовая рубашка, способная тронуть служаночек, не произвела противоположного впечатления у Нантье.

– Непременно, господин старший инспектор.

– Да, и если у вас есть менее броский галстук…

– Обязательно, господин старший инспектор. В общем, я должен одеться так же, как вы.

– Я не самая худшая модель.

– Не сомневаюсь, но боюсь, что оденься я, как вы, нас примут за агентов похоронного бюро.

– Оставьте такого рода шутки для кабаков.

– С вами, господин старший инспектор, у меня пропадет всякое желание шутить.

Жирель внимательно прочитал протокол, из которого узнал, что жертва была убита одним ударом и что на ноже, которым действовал преступник, отпечатки пальцев отсутствовали. Никаких признаков борьбы, дверь взломана не была и, вообще, появление убийцы в комнате, кажется, не взволновало Жерома Маниго. Сам собой напрашивался вывод: речь шла о ком-то из домашних. На этом первые свидетельства заканчивались. Можно было предаться сомнительному удовольствию вести основной допрос.

По приезде на виллу Жозеф Плишанкур начал с того, что расспросил дворецкого об обитателях дома. Он старательно записал все имена в черный блокнот, который уберет впоследствии в специальный ящик – туда он складывал все бумаги, относящиеся ко всем делам, которые когда-либо вел.

Сунув записную книжку в карман, Плишанкур попросил доложить о нем Нантье.

– Господина сейчас нет, он, как обычно, у себя в офисе. Но госпожа дома.

– Значит, я поговорю с госпожой Нантье. А вы в это время, пожалуйста, позаботьтесь о том, чтобы мой помощник мог допросить персонал.

– Хорошо. Прошу меня извинить, но я должен предупредить госпожу.

– Пожалуйста.

Дворецкий удалился, и Плишанкур не смог удержаться от замечания:

– Нечего сказать, только в старых семьях сохранились еще вышколенные слуги. На вашем месте я бы призадумался.

– Я не собираюсь делать карьеру дворецкого.

– У вас бы и не получилось.

Появление Эдуарда помешало Жирелю ответить.

– Прошу вас следовать за мной.

Дворецкий провел Плишанкура в гостиную.

Строгий вид Жозефа Плишанкура приятно удивил Генриетту Нантье. Особенно ей понравилось, что, здороваясь с ней, он поклонился.

– Присаживайтесь, инспектор, прошу вас.

Плишанкур опустился на край кресла, предназначенного явно для более важных особ.

– Благодарю вас, мадам… Я осмелюсь попросить вас облегчить мою неприятную и весьма деликатную задачу. Мое присутствие в подобном месте, хотя вызвано оно профессиональным долгом, само по себе уже неприлично, и я думаю, мадам, что вы и ваши родные желали бы избежать огласки. Для этого требуется лишь одно – сделать так, чтобы мне не пришлось искать нужные сведения вне стен вашего дома.

Такого понимания и столь почтительного отношения мадам Нантье не ожидала:

– Я тронута, инспектор. Я и не подозревала, что в полиции служат такие воспитанные люди… Задавайте любые вопросы, я отвечу на них абсолютно честно.

– В таком случае, мадам, соблаговолите рассказать мне о жертве.

– Дядя Жером, младший сын моего отца, то есть один из Маниго – я думаю, вам не надо представлять Маниго…

Плишанкур поднял к небу глаза, желая показать свое глубочайшее уважение к королю макаронных изделий, чем одержал окончательную победу над хозяйкой дома.

Она продолжила:

– Мой брат всегда был большим оригиналом, коммерция ему не была по душе… еще в молодости он проявил склонность – как бы это лучше выразиться? – склонность к накопительству. После смерти отца он продал свои акции, чтобы получить деньги наличными, и обратил их в бриллианты, которые хранил потом у себя в спальне.

– Они исчезли?

– Исчезли.

Батистовым платком Генриетта утерла слезу.

– Бедный дядя Жером! Он и не подозревал, что бриллианты будут стоить ему жизни… Он умер страшной смертью, правда, он всегда все делал не по-людски. Мы его приютили, так как он – назовем наконец вещи своими именами – совсем не имел друзей. Открыв перед ним двери нашего дома, мы не могли предполагать…

Она не смогла закончить и расплакалась самым деликатным и самым воспитанным образом.

Дворецкий недолюбливал полицейских, поэтому, показав Жирелю дверь офиса, возвратился к своим обязанностям. Если в доме совершено преступление, это не значит, что нужно все пустить на самотек, – так объяснил он инспектору свой поступок.

Офис был пуст, и Леон прошел в кухню, где хозяйничала Агата Вьельвинь. Марселец применил свой испытанный метод: