Росс МакДональд - Обрекаю на смерть

Я глядел, как два санитара перекладывают Карла Холлмана на носилки. У него была рана на ноге, по крайней мере одна в груди и одна - в брюшной полости. Дело выглядело скверно, но и не так скверно, как могло бы быть в те дни, когда еще не знали антибиотиков. Карл был живучий парень; когда его выносили, он все еще дышал.

Я огляделся, отыскивая оброненный им нож. Ножа нигде не оказалось. Вероятно, его подобрал шериф. Насколько я сумел разглядеть, это был кухонный нож средних размеров, каким пользуются женщины для чистки овощей и резки продуктов. Возможно также, что им могли воспользоваться, чтобы убить Зинни, но я не представлял, каким образом.

Глава XXXII

Миссис Глей я нашел в темной, пропахшей плесенью кухне. Она забаррикадировалась за столом с эмалированным верхом, предпринимая последнюю атаку против трезвости. Приблизившись к ней, я уловил запах экстракта ванили. Она прижимала к груди маленькую коричневую бутылочку, словно своего единственного ребенка, которого я собирался похитить.

- От ванили вам будет дурно.

- До сих пор не было. По-вашему, женщине, на которую свалилось столько переживаний, уже нельзя и выпить?

- Между прочим, и я не отказался бы от стаканчика.

- Мне самой мало! - Она спохватилась, вспомнив о правилах приличия: Простите, но у меня нет ни капли, все давно уже выпито. Судя по вашему виду, вам действительно надо подкрепиться.

- Ладно, нет так нет. - На мойке за ее спиной я увидел вазу с яблоками. - Вы не против, если я очищу себе яблоко?

- Конечно, угощайтесь, пожалуйста, - сказала она очень вежливо. Сейчас я дам вам нож для очистки.

Она встала и принялась рыться в ящичке рядом с мойкой. - Куда же он запропастился? - пробормотала она и повернулась ко мне, держа в руке нож для разделки мяса. - Этот подойдет?

- Съем неочищенным.

- Говорят, в неочищенных больше витаминов.

Она вернулась к своему месту за столом. Я уселся напротив на стул с прямой спинкой и надкусил яблоко. - Карл приходил на кухню нынче вечером?

- Думаю, что да. Раньше он всегда проходил через кухню и поднимался на второй этаж по задней лестнице. - Она махнула рукой в сторону полуоткрытой двери в углу помещения. За порогом виднелись крутые деревянные ступени.

- Он и раньше заходил в дом этим маршрутом?

- Могу сказать, что да. Этот парень охотился за моей маленькой девочкой столько лет, что и не сосчитать. Он околдовал ее своей внешностью и разговором. Я рада, что в конце концов он получил по заслугам. Представляете, она была еще совсем крошкой, училась в школе, а он уже тайком пробирался в дом через кухню - и к ней на второй этаж.

- Откуда вам это известно?

- У меня же есть глаза, верно? В то время я сдавала комнаты с пансионом и боялась, что жильцы пронюхают о творящихся у нее в комнате делишках. Сколько раз я пыталась образумить ее, но он ее словно околдовал. Что было делать, когда моя девочка сбилась с пути и в семье не было мужчины, который поддержал бы меня? Я заперла ее на ключ, но она убежала из дома, и мне пришлось обращаться к шерифу, чтобы ее вернуть. Наконец она убежала насовсем, уехала в Беркли и бросила меня на произвол судьбы. Собственную мать!

Собственная мать приложилась к коричневой бутылочке и отхлебнула ванильного экстракта, после чего приблизила ко мне свое изможденное лицо:

- И вот что я скажу, это послужило ей уроком. Когда молодая женщина попадает в беду, она осознает, что без матери не обойтись. Хотелось бы знать, что бы с ней стало после того, как она лишилась своего ребенка, если бы я за ней не ухаживала. Я выхаживала ее, словно святую.

- Это произошло после замужества?

- Нет, раньше. Он ее соблазнил, и у него не хватило мужества покрыть свой грех. Не смог выступить против семьи и взять на себя ответственность. Моя девочка оказалась недостаточно хороша для него и его паршивой родни. А теперь только посмотрите, что с ним стало.

Я вновь принялся за яблоко. Вкусом оно напоминало пепел. Я встал и выбросил яблоко в мусорное ведро под раковиной.

Миссис Глей действовала на меня удручающе. Ее мысли порхали туда-сюда, подобно бабочке, мечущейся между движущимися огнями, над волокнистой поверхностью прошлого, не в состоянии его толком осмыслить.

На кухню донеслись голоса из передней части дома, слишком далекие, чтобы разобрать слова. Я вышел в коридор, который, стоило мне закрыть за собой дверь, погрузился в темноту. Я не стал выходить в свет.

Милдред разговаривала с Остервельтом и двумя пожилыми мужчинами, одетыми в деловые костюмы. Они имели не поддающийся описанию, но безошибочно угадываемый вид рядовых полицейских, переодевшихся в штатское и чувствующих себя несколько неуютно. Один из них говорил:

- Не возьму в толк, что этот доктор имел против него. У вас на этот счет есть какие-нибудь соображения?

- Боюсь, что нет. - Лица Милдред я не видел, но она переоделась в то платье, в котором вышла встречать Роуз Париш.

- Значит Карл убил свою свояченицу сегодня вечером?

- Он не мог этого сделать. С пляжа Карл пришел прямо сюда. Он пробыл здесь со мной весь вечер. Я понимаю, что поступила неправильно, спрятав его. И готова нести ответственность.

- Это противоречит закону, - сказал второй детектив, - но я надеюсь, моя жена, если бы дело касалось меня, поступила бы точно так же. Он не говорил об убийстве его брата Джерри?

- Нет. До того ли было. Я даже не стала затрагивать эту тему. Он устал, как собака, насилу волочил ноги. Должно быть, бежал всю дорогу от Пеликан Бич. Я накормила его, напоила, и он тут же пошел спать. По правде говоря, джентльмены, я тоже устала. Нельзя ли отложить нашу беседу до утра?

Детективы и шериф обменялись взглядами и пришли к молчаливому согласию. - Так и быть, дело терпит, - сказал первый полицейский. Учитывая обстоятельства. Спасибо за сотрудничество, миссис Холлман. Сочувствуем вам.

Детективы откланялись, но Остервельт не торопился уходить, желая выразить Милдред сочувствие несколько иного рода. Его сочувствие выразилось в грубом флирте. Обхватив Милдред за талию, он другой рукой стал гладить ее тело от груди до бедра. Она не сопротивлялась.

От злости у меня потемнело в глазах, и сжались кулаки. Такой злости я не испытывал с того дня, когда отобрал у отца ремень, которым меня пороли. Но что-то меня удержало, и я не тронулся с места. Злость служила мне чем-то вроде шор - позволяя испытывать ее другим, я и сам испытывал ее в собственных неосознанных целях. Но теперь я осознал, что злость к шерифу была выражением более глубокой злости к самому себе. Попросту говоря, он делал то, что мне давно хотелось сделать самому.

- Не будь такой букой, - говорил он. - С д-ром Грантлендом ты была поласковей. Почему же нельзя быть ласковой со мной?