Майкл Коннелли - Страшила

Я отключил телефон, мысленно возблагодарив неизвестного мне вашингтонского политика, избавившего меня от унижения обсуждать свою жизнь с бывшей супругой, чья карьера росла как на дрожжах, в то время как моя собственная клонилась к линии горизонта подобно закатному солнцу на побережье. Засовывая телефон в карман, я неожиданно задался вопросом, уж не выдумала ли она звонок информатора, чтобы лично завершить этот непростой разговор и тем самым положить конец моим нравственным мучениям.

Я вернулся в бар, где, решив вести себя по-взрослому, заказал крепчайший коктейль «Ирландская бомба». Опрокинув его и почувствовав, как виски «Джемисон» горячей струей обожгло мне пищевод, я стал наблюдать по телевизору за перипетиями только что начавшегося матча между командой «Доджерс» и столь ненавидимым мной клубом «Джайентс». Надо сказать, что у «Доджерс» игра не заладилась с самого начала, и это также не прибавило мне настроения.

Первыми отлепились от стойки и отправились по домам Романо и Шелтон. Даже обычно стойкий Лэрри Бернард ближе к концу игры налакался так, что его потянуло на философию и он стал заплетающимся языком повествовать мне о не слишком радужных перспективах, ожидающих нашу газету в частности и газетное дело в целом.

Потом, приблизив ко мне лицо и положив руку на плечо, он интимным шепотом произнес:

— Это не мог быть я…

— О чем ты? — спросил ваш покорный слуга.

— О том, что я такой же, как все, кто занимает ячейку в зале новостей. Они могли уволить любого из нас. Но выбрали именно тебя, потому что… потому что ты был велик! Как мистер Бестселлер, удостоившийся интервью у самого Ларри Кинга, и прочие парни в том же роде. Когда семь лет назад тебя приглашали на работу, то посулили слишком много, и теперь считают, что переплатили. Потому-то они и взяли тебя на прицел. Если честно, я удивляюсь, что они так долго с этим тянули.

— Пусть так. Но мне от этого не легче.

— Знаю, но я должен был сказать тебе это… Мне надо идти. Ты сам-то идешь домой?

— Иду. Но сначала пропущу еще стаканчик.

— Не стоит, парень. По-моему, ты выпил вполне достаточно.

— Еще один — и все. Не беспокойся, я буду в норме. А если нет — возьму такси.

— Главное, не садись в подпитии за руль. Могут быть большие неприятности.

— Ну и что они со мной сделают? Уволят, что ли?

Он кивнул, словно желая тем самым показать, что понял мою невеселую шутку, после чего с силой хлопнул меня по спине и направился нетвердым шагом к выходу из бара. Я остался у стойки в одиночестве и еще некоторое время смотрел по телевизору игру, сопровождая процесс созерцания щедрыми возлияниями. Сначала я заказал бармену «Гиннесс» и «Бейли» со льдом, а потом переключился на виски «Джемисон». Выпил, разумеется, не стаканчик, как обещал Лэрри, а много больше. Глядя на экран и накачиваясь крепкими напитками, я думал, что моя карьера еще далеко не кончена и что придет время, когда мне будут платить по десять тысяч долларов за репортаж, а «Эсквайр» и «Вэнити фэр» будут вставать в очередь, чтобы получить их. Настанет день, когда не я буду ходить к работодателям, но они сами потянутся к моей двери. При этом, разумеется, я буду писать о чем хочу и как хочу.

Я заказал бармену еще одну порцию виски, после чего он поставил мне условие, сказав, что будет наливать только в том случае, если я отдам ему ключи от машины. Мне это показалось разумным, и я отдал ему ключи.

Подогреваемый изнутри виски, я продолжал размышлять над своей ситуацией и о том, что рассказал мне Лэрри о парне из Балтимора, решившем на прощание показать своему начальству большую фигу. Если мне не изменяет память, я пару раз согласно кивнул, вспоминая его поступок, и даже поднял тост в его честь.

Неожиданно мне пришла на ум мысль, буквально прожегшая мозг и отпечатавшаяся в нем, как клеймо на старинном кубке. Это был своего рода местный вариант балтиморской большой фиги. Идея представлялась мне настолько цельной и ясной, что не требовала никаких корректировок и исправлений — только достойного воплощения. Опершись локтями о стойку бара, я снова высоко поднял свой стакан. Но выпил на этот раз за самого себя.

— Моя сфера деятельности — смерть, — пробормотал я себе под нос. — С нее я стригу купоны и зарабатываю себе на жизнь. На ней я создал себе профессиональную репутацию.

Кто-то уже говорил эти слова ранее, но по другому поводу. Тем не менее, как выяснилось, они отлично подходили и мне. Я удовлетворенно кивнул, зная уже, как разберусь с этим делом. За годы работы в прессе я написал по меньшей мере тысячу репортажей об убийствах. И мне нужно написать еще один. Такой, который станет своего рода моим надгробным памятником. Такой, который будет напоминать обо мне еще долго после того, как я уйду.

Весь уик-энд я страдал от похмелья и чувства унижения, а также злился на весь мир, обдумывая свое будущее и не находя в нем ничего для себя привлекательного. Более того, складывалось впечатление, что после увольнения из редакции у меня его вроде как и вовсе нет. Немного протрезвев после пятничных возлияний, я в субботу утром засел за компьютер, вызвал из его памяти на дисплей свой роман и начал читать. Довольно скоро я осознал то, что осознала моя бывшая жена несколько лет назад и что мне самому давно следовало понять. Романа, в сущности, не было, и я, считая его наполовину написанным, выдавал желаемое за действительное, занимаясь самообманом.

Выводы, сделанные мной в этой связи, были неутешительными. В том случае если бы я решил всерьез заняться писательством, мне предстояло начать работу с самого начала, основываясь на имевшихся разрозненных путаных заметках и записях, каковая мысль вызвала у меня не только отторжение и неприятие, но даже чисто физическую слабость. Чтобы развеяться, я решил поехать в «Шорт-стоп» и забрать оставленную на парковке машину, но не удержался и зашел в заведение, где и просидел до самого закрытия, то есть до раннего утра воскресного дня. При этом я наблюдал по телевизору за второй игрой «Доджерс», также закончившейся их поражением, и пьяным голосом повествовал случайным собутыльникам о тяжелом положении «Лос-Анджелес таймс» и других печатных средств массовой информации.

Все воскресенье я проспал, а утро понедельника посвятил приведению себя в норму, что, надо признать, мне удалось лишь отчасти. Ко всему прочему, забирая машину с парковки у «Шорт-стопа», я еще и опоздал на сорок пять минут на работу. Это не говоря о том, что от меня продолжало разить алкоголем, выходившим, казалось, из всех пор моего тела.

Анджела Кук уже сидела у меня в кабинке рядом с рабочим столом, позаимствовав для этого стул в одной из пустых ячеек, которых появилось довольно много с тех пор, как управляющая корпорация начала кампанию сокращений и увольнений.