Андрей Кивинов - Вертикаль

— Что это ты бегом, а? — прищурил острый глаз начальник, — Пожара вроде нет. Красиво, хоть на YouTube выкладывай.

— Да я… это… к телефону бежал, — попытался спастись оперативник, матеря себя за то, что забыл про видеокамеру в коридоре.

— Вместе с картиной?

— Ну, так получилось… Не бросать же.

— Ты мне бальзам на уши не лей. Что-то я в описи изъятого никакой картины не заметил, — шеф пододвинул к себе материал по верещагинской краже, — да и стоимость похищенного какая-то подозрительная. Может, мне у потерпевшего уточнить?

Возразить было нечего, оперуполномоченный виновато склонил голову на плечо, словно ребенок, собирающийся расплакаться из-за отнятой игрушки.

— О чем ты во дворе с терпилой договорился, дело твое. Главное, не забывай, что ты не один работаешь. И что был уговор делиться… Как минимум пополам.

— Мне что, картину распилить?

— Ерунду не городи. Когда продашь, принесешь долю. И не вздумай слукавить. Я не государство — липа не проканает. Все равно узнаю, сколько она реально стоит.

— Ну, я, вообще-то, и так собирался поделиться. Что я, понятий не знаю?

— Вот и хорошо. Ступай… А что кражу раскрыл — молодец. Нам сейчас раскрытия, как никогда, нужны.

Вернувшись в кабинет, Яблоков вытащил из-под дивана полотно. Душа протестовала против начальственного рэкета, но деваться было некуда. Оперативное чутье, однако, подсказывало, что идти с картиной на рынок чревато. Собственная безопасность тоже мечтала жить достойно и тоже могла потребовать долю. А то и вообще унизить по полной программе. Ситуация патовая. Продавать нельзя, но шефу максать надо.

Остается одно. Пусть подавится.

А в следующий раз буду брать деньгами.

Он поднял картину, посмотрел на нее, как отец на дочь, предназначенную в жертву Минотавру, и вышел из кабинета.

Утром следующего дня на мобильный телефон Аркадия Сергеевича, начальника отдела милиции, позвонил чиновник районной администрации, надзирающий за органами внутренних дел.

— Привет, Сергеич! Как жизнь, как преступность?

— Боремся, — не очень бодро ответил шеф Яблокова.

— Ну, Бог в помощь… Что-то не заглядывал давно.

— Да дела… Кручусь…

— Крутиться нужно… Слушай-ка, тут у нас жалоб на ваш отдел поднакопилось. Хочу заскочить, разобраться. Не возражаешь?

— Конечно… Заезжайте.

— Часика в три буду. Не убегай, как в прошлый раз. До встречи.

Аркадий Сергеевич отключил телефон и раздраженно снял с запястья золотой «Franck Müller», подаренный супругой на юбилей.

Год спустя Верещагина вызвал главред холдинга и попросил-приказал собираться в дорогу.

— Владимир Викторович, сегодня в городском правительстве пресс-конференция. На два дня. Представление нового главы комитета по борьбе с коррупцией и его программы. Наташа приболела, вы не могли бы съездить?

Наташа отвечала в холдинге за политические новости. Вчера она освещала какую-то презентацию, поэтому действительно могла не успеть восстановиться.

— Хорошо, съезжу… Это в Смольном?

— Нет. У комитета отдельное здание, где, не помню, посмотрите в Интернете. Только захватите удостоверение, там вход по спискам.

— Конечно.

— К утру постарайтесь сделать материал. Тем более что ничего нового вы там, скорее всего, не услышите.

Погрузившись в постаревший тормозными колодками, но не душой «опель», замредактора «Муры» покатил на конференцию, придумывая, какой вопрос задаст новому руководителю комитета.

В новый департамент тот пришел из отдела по учету использования земельных ресурсов. Прославился тем, что инициировал в городском собрании интересный законопроект, который народные депутаты после небольших дебатов превратили в закон. Взимать дополнительный налог с владельцев транспортных средств. Специально проведенные чиновником исследования за госсчет показали, что подавляющее большинство автолюбителей хранит в багажниках своих машин имущество, явно не относящееся к обслуживанию транспорта. То есть всякий хлам. Машины же, в свою очередь, находятся на городской территории. Получается, что автовладельцы совершенно бесплатно используют казенные земли для хранения барахла, что в принципе недопустимо. За все надо платить. Хотя бы копеечку.

Народ, конечно, возмутился, но дальше Интернета дело опять не пошло. ОМОН, присланный из соседних регионов на учения, оказался как никогда кстати. В общем, закон приняли, и теперь хозяева машин платили дополнительную дань еще и за аренду городских территорий.

Владимир Викторович, который ничего, кроме запаски, в багажнике не хранил, платил тоже, потому что закон не делал исключений. Сегодня не хранишь — завтра хранишь. Если не платить, придут приставы и отключат жизнь.

Помучившись в пробках, он опоздал минут на пятнадцать и был вынужден занять стоячее место в углу просторного кабинета, которому позавидовал бы и Юлий Цезарь.

Хозяин апартаментов — породистый муж с благородной проседью и комплекцией Валуева, сидя за столом, заставленным фалангой микрофонов, хорошо поставленным голосом доносил до репортеров, каким образом и в каком раунде собирается нокаутировать коррупцию.

Владимир Викторович включил диктофон и стал высматривать среди пишущей братии знакомые физиономии. Но высмотреть не успел — взгляд притормозил на ближайшей к нему стене…

Между портретами Петра и президента висел его «Ублюдок на Марсе». В той же самой резной «ленинской раме» под позолоту. Верещагин, потеснив приглашенных, подобрался вплотную к «Ублюдку», осторожно прикоснулся, дабы убедиться, что это не видения и не глюк. В последнее время мучила бессонница, да еще очередной конфликт с супругой, решившей вдруг, что им не о чем разговаривать. И не подыскать ли ей интересного собеседника. Поэтому глюки вполне реальные штуки.

Но нет… Это не видение. Если ошиблись глаза, то выручил нос. Даже год спустя дурманящий запах краски подмосковной фабрики продолжал щекотать ноздри. А вон след от пролетавшего над сараем дрозда. Чуть не испортил шедевр, гад, пришлось закрасить. Но немного не попал в тон… «Ублюдок», милый мой «Ублюдок»…

Боже мой! Как быстро промчался год! Быстрее, чем президентский кортеж. Где бы купить тормозные колодки для времени?

Владимир Викторович не слушал выступления, он был сейчас там, на Марсе, рядом с ублюдком. Они сидели на краю огромного сине-зеленого каньона и, попивая клюквянку тестя, болтали о проблемах школьного воспитания, игре Аршавина и семейных неурядицах. Ублюдок, естественно, говорил голосом соседа Эдуардыча. Голос последнего, в свою очередь, напоминал голос Никиты Джигурды. Надрывный такой, царапающий, словно наждак, — учительский, одним словом. Над ними кружили черные дрозды, но не те дрозды, не полевые. А перехватчики последнего поколения. И сквозь дымку облаков с небес светился улыбающийся лик вождя мирового пролетариата. Было так хорошо, что Верещагину никуда не хотелось отсюда уходить…