Ольга Лаврова - Отдельное требование

Итак, все пятеро врали. И то, что вранье не сходилось, было естественно — схвачены люди внезапно, только и успели перемолвиться: «От всего отказываемся». Тут не до подробностей.

Казалось бы, чего проще, взять и ткнуть каждого носом в показания другого. «Извольте объяснить противоречия!» Но стоит это сделать, и через пятнадцать минут противоречий не останется. Будет круглое, обтекаемое, не ущипнешь. У молодых следователей детская болезнь: чуть какая разноголосица — сразу давай очную ставку. А на их глазах жулики просто-напросто сговариваются врать одинаково. Нет, Вознесенский не то что свести между собой — даже и намекнуть не мог одному, о чем говорит другой! Но собрать из кусков лжи правду ему было необходимо.

Он знал, что абсолютной лжи почти не бывает. В любой враке есть частица истины. И если бы он собрал сейчас эти частицы, вкрапленные в ложь, в его руках оказался бы маленький хвостик, за который — уж будьте спокойны! — он вытянул бы все остальное.

Всегда ругавший крутую райотдельскую лестницу, а теперь как-то переставший ее замечать, Вознесенский появлялся то в одном кабинете, то в другом. Этап чистого наблюдения был закончен. Теперь он врезался в допросы, круто заворачивал их в нужную сторону, накапливая факты, фактики, догадки. В голове его уже составлялись и распадались версии. Как ребенок вертит кубики, так и эдак прикладывая их один к другому, чтобы получилась цельная картина, так Вознесенский непрерывно переставлял, перетасовывал известные ему сведения, но... то хвост приставлялся к морде, то не хватало лапы или головы. Мало, слишком мало еще кубиков!

— Значит, вы собирались к сестре на дачу? А почему в рабочее время? Ведь ваша палатка должна быть открыта до семи вечера.

— У меня отгул за переучет.

— Адрес, имя, отчество сестры?

— Володенька, золотце, тут у одной дамы есть сестра — я тебе записал данные, — узнай, пожалуйста, работает ли она и до какого часа. Только осторожненько, не спугни.

— Ну, Олег Константинович! — обижается расторопный оперативник.

— Если я правильно понял, вы приехали с Прохорчуком в город вчера. Где вы ночевали?

— У знакомых. В гостинице-то, сами понимаете... Москва, столица, мать городов...

— Фамилия, адрес?

— Ах, какая досада, выкинул я бумажку-то. Дал мне один приятель бумажку, люди, говорит, хорошие, пустят. Верно — пустили, такие душевные старички! А вот бумажку-то я выбросил. Переночевали мы, я ее и выбросил, зачем она мне? И не могу вам объяснить, где те старички живут. Москву я плохо знаю — провинциал, а ведь Москва, она...

— Не припомните ли все-таки, Барабанов, что вы ели в вокзальном ресторане? И сколько платили?

(Он позвонит в ресторан и узнает сегодняшнее меню и цены.)

— Я съел бутерброд с сыром и...

— Вы говорили, что обедали.

— М-м...

— Сидор Ефимович, запишите, что он скажет.

Ждать Вознесенскому некогда.

Звонок в совнархоз.

— Имеется ли какая-нибудь переписка о переводе загородного цеха шелкоткацкой фабрики в Москву?

— При старом директоре вопрос поднимался, а при новом это все заглохло.

— Сандалеты хотели купить? В каком магазине были?

— Н-на улице Горького. Добрые люди посоветовали: прямо, говорят, туда и иди...

— Ну, вспомнили, что обедали?

— Записано, Олег Константинович, вот...

— Так купили, вы сандалеты?

— Видите ли, я давно хотел чешские, с такими фигурными дырочками, а задник...

— Купили или нет?

— Не было подходящих...

— А какие были? По какой цене, почему они вам не понравились?

(Вознесенский начал прощупывать всех по очереди «на слабину».)

— Да мне хотелось чешские, с дырочками.

— К вашему сведению, я только что проверил, — отдел летней обуви в магазине закрыт на учет.

«С вами, дьяволами, и блефануть не грех!»

— Так вот я и говорю, что не купил. Поглядел на витрине...

— Ах, на витри-ине!

«Мелкота все это, мелкота, а что поделаешь? Один великий юрист сказал, что из тысячи мышей нельзя составить одного слона. Умный был мужчина. Но он не работал в райотделе милиции. Покрутился бы он на моем месте...»

— Насчет сестры? Ах да! Спасибо, Володенька, умница!

— Значит, собирались к сестре?

— Да я ведь уже говорила.

«Поникли вы, мадам, осунулись. Сейчас попробуем Володькину штуку».

— Сестра живет одна?

— Одна.

— А у вас ключ от ее дома есть?

— Нет. Зачем?

— А затем, что сестра ваша уже пять лет работает на одном месте и всегда ровно до шести вечера.

Это должно было со свистом пробить «яблочко». Но едва Вознесенский выпустил фразу, он почувствовал, что она ушла мимо мишени.

— Ну и что? Посидела бы на скамеечке у ворот, чай не зима.

Казалось, он смастерил верную ловушку, перекрыл все выходы... Вот тут и изощряйся.

— В каком году судились?

Вознесенский идет на риск. Под ногами никакой опоры. Только воспоминание об уголовном «тембре» в злобном тоне «утюга».

— Какое это имеет отношение?

«Вмастил!»

— Отвечайте на вопрос.

— У меня нет судимости.

— Понимаю: снята по амнистии.

— Ну, по амнистии...

— Значит, освободились в пятьдесят третьем? Сколько сидели?

— Два года восемь месяцев.

— Хищение?

— Злоупотребление служебным...

«А чемоданчик-то, пожалуй, твой», — внезапно решает Вознесенский, глядя на присмиревшего Прохорчука.

Как раньше сыщики обходились без телефона, непостижимо!

— Алло, алло, Павлово! Девушка, милая, дайте ОБХСС... Кто у телефона? Ага, примите телефонограмму: «Нами срочно проверяются кладовщик Павловской швейной фабрики Прохорчук А. В. ...»

Благодать! Сейчас павловские оперативники спешно поднимут документы — проверят, нет ли каких сигналов, потом осмотрят рабочее место «утюга», заберут товарные карточки... Через часок, глядишь, и позвонят.

— Скажите, пожалуйста, что входит в ваши обязанности контрольного инженера-технолога?

— Я слежу за качеством продукции в процессе незавершенного производства. За тем, чтобы технологический процесс соответствовал нормативам.

— И в основных цехах и в загородном?

— Да, конечно.

— Извините мне мое невежество, я человек несколько другого профиля, но какой смысл в вашей работе? Ведь на фабрике, очевидно, есть ОТК?

— Видите ли, могут быть нарушения технологии, которые ОТК не заметит. Кроме того, я веду межцеховой учет.

— Ах, уче-ет. Тогда понятно...

— Товарищ следователь, я просила...

— Неужели вы могли подумать, что я забыл о вашем сыне? Боже упаси! Буквально через пять минут буду к вашим услугам.

— Алло, ресторан?..

— Знаете, а борща-то сегодня на вокзале не готовили. А?

Барабанов тревожно приглаживает жидкие волосы. Слегка сдвигается крахмальная манжетка. Вознесенский собирается в комок.