Николай Черкашин - Опасная игра

Вальберг занялся добыванием огня из отсыревшей зажигалки. Он сидел боком к фон Герну, и корветтен-капитан, не снимая автомата, всадил эмиссару под ребро четыре русские пули. Георг ткнулся лицом в подстилку из можжевеловых игл.

Путь к мосту Трех Русалок был открыт!

Соскочив с коробка, спичка долго шипела и, наконец, взорвалась желтым пламенем. Сулай никогда не курил в засадах. Но в эту последнюю ночь изменил давнему правилу. Мерзли колени и локти. В голове стоял неумолчный ткацкий шум. Сердце выстукивало бешеную румбу. Пылал лоб, горели щеки и ладони. Заболел…

За войну Сулай болел редко. Он никогда не считал болезнь уважительной причиной. Рана — другое дело, да и то не всякая…. «Окопный нефрит» мучил его третий год.

Фляга с отваром спорыша опустела к полуночи. Глазам было жарко под припущенными веками. А из бетонного зева штольни тянуло сырым холодом. «Ничего, ничего… До утра, продержусь, а там в баньку, — обманывал себя Сулай. — Там враз полегчает. Уж распарю-то поясницу». И он представлял, какую срубит баньку, когда дадут ему под начало заставу. И еще заведет он коней. Ведь пока будут государства, будут границы. Пока будут границы — будут и кони…

Световое пятно, освещавшее плечи и голову Грюнбаха, вдруг померкло, словно у подводного фонаря враз сели батареи. По тому, как заломило в затылке, Еремеев понял, что фонарь ни при чем: это темнело у него в глазах. Кислородная смесь из дыхательного мешка всасывалась с трудом, легкие надрывались, голодная кровь бешено стучала в висках. Оресту даже показалось, что под маской выступила холодная испарина.

«Загубник, — мелькнула тающая мысль, — отпусти загубник!..»

Челюсти, сведенные то ли холодом, то ли страхом, сдавили загубник так, что кислород едва цедился. Орест разжал зубы, и живительный эликсир хлынул в легкие. Спина Грюнбаха быстро приближалась. «Вервольф» неожиданно обернулся и резко потыкал большим пальцем вверх — всплывай! Не дожидаясь ответного сигнала «понял», Грюнбах взмахнул ластами и круто пошел к сводам тоннеля. Орест на всякий случай выставил ладони, опасаясь удара о бетон, но руки вдруг выскочили из воды и ощутили воздух. Еремеев с радостью стянул маску. Сквозь резину гидрошлема глухо пробивался голос Грюнбаха.

— Сделаем передышку… Здесь воздушная подушка. Дальше уже такого не будет…

Он направил фонарный луч в лицо напарника. Орест сощурился.

— Послушай, парень, — начал Грюнбах, — я видел тебя в подвале ратуши в форме русского офицера. Ты разбирал с помощником архив магистрата… Я бы мог швырнуть в подвал гранату, и дело с концом… Но я… не хотел убивать. Я только открыл воду… Кажется, вы все выбрались… Я не убил ни одного русского! Я был здесь инструктором по подводному снаряжению… Я не стрелял и не взрывал… Скажи мне, меня казнят? Я хочу жить и дышать… Мы можем выйти на поверхность через штольню… Она рядом, метров через сто… Ты подтвердишь им, что я никого не убивал? Ты гарантируешь мне жизнь?!

Грюнбах уже не спрашивал, он молил взглядом.

Орест покусывал немеющие губы. Открыться? Что, если провокация?

Немец отстегнул от пояса сумку с миной, осторожно выпустил из пальцев ремень, и сумка ушла в воду, на дно тоннеля. Туда же он отправил и тяжелый водолазный нож, окованный медью.

— Я знаю Вишну. Он хитер, как тысяча дьяволов. Мина взорвалась бы, едва я дотронулся бы до часового механизма… Именно так он отправил к праотцам Хаске. Я сразу понял, что он повел двойную игру, когда признал в тебе этого… Как его? Фольксдойче Лозовски. Ты такой же Лозовски, как я гросс-адмирал Дениц. Не так ли?

— Так! — отшвырнул болт Еремеев. — Я обещаю сделать все, чтобы тебе оставили жизнь. Слово офицера!

Грюнбах сделал несколько глубоких вдохов. Подушка была слишком мала, чтобы вдоволь насытить легкие двух человек.

— Значит, так, — не стал терять времени Грюнбах, — штольня охраняется вашими людьми. Ты должен вынырнуть первым и крикнуть что-нибудь на русском…

Орест кивнул и взял в рот загубник. Нырнули. Пошли вдоль ребристых тюбингов.

Через несколько минут ведущий обернулся и направил луч фонаря вверх. Еремеев взбил воду ластами. Он стрелой вылетел на поверхность.

— Не стреляйте, — крикнул лейтенант. — Свои! — и закашлялся, поперхнувшись водой.

В штольню ударили четыре линзовых прожектора.

Теперь, когда во всем подземелье он остался один, на фон Герна напал никогда не ведомый раньше страх темноты. Та самая темнота, которая полгода надежно скрывала его от чужих глаз, в которой он почти растворялся, обретая в ней нечто большее, чем душевный покой, пружинила теперь нервы, заставляла то и дело замирать, озираться, прислушиваться.

Он пробрался в «биберхауз», открыл сейф, сжег шифр-блокноты, схемы подземных коммуникаций и планы альтхафенских катакомб. Из бумаг он оставил себе только два паспорта — один на мужское, другой — на женское имя. Он прихватил две русские каски, русский же автомат и остатки шоколадных запасов.

У лаза в дюкер, ведущий под русло реки к мосту Трех Русалок, корветтен-капитан замешкался. К страху темноты прибавилась и боязнь тесного пространства. Последним усилием слабеющей воли Ульрих заставил себя влезть в полукруглый просвет между трубой газопровода и стенкой тоннеля. Он полз, с трудом протискивая крупное тело в узкой щели. Знакомый путь — обычно он преодолевал его за четверть часа — показался на этот раз бесконечным. Мешали каски и автомат. Не хватало воздуха. Фон Герн помнил правило, выведенное инструктором полка «Бранденбург» штандартенфюрером СС Тагером: не надо осторожничать в конце игры. Уж если ты игрок и бросил на карту жизнь, не пытайся взять ставку обратно. Фортуна не прощает трусости.

Дюкер становился все теснее и теснее. Уж не просела ли кладка?! Не хватало застрять и задохнуться в этой трубе.

Фон Герн наконец понял, что мешает ему ползти. Просто он стал толще из-за упрятанных под свитер общих тетрадей — походного дневника. Ульрих подбадривал себя тем, что будущую книгу о «вервольфах» он начнет с описания этой мрачной трубы, ведущей к спасательному катеру, к Сабине, к жизни без выстрелов и взрывов. Книгу «Воспоминания «вервольфа» он задумал еще в Ираке. Недавние мемуары Тагера в «Фигаро» — фон Герн успел прочитать несколько номеров — весьма укрепили его в мысли, что и его будущая книга пойдет хорошо — чего стоит только альтхафенское подполье! — принесет те деньги, на которые они с Сабиной смогут перебиться на первых порах. Черт побери, его мемуарами еще будут зачитываться так же, как и он, фенрихом, упивался воспоминаниями генерала Пауля фон Леттов-Форбека, героя Танганьики!