Штефан Мариан - Современный румынский детектив

— Прошу прощения?

Ого! К тому же еще и англичанка!

— Спусти паруса! — посоветовал я ей.

— Пардон?

— Будет буря, мэм, — предупредил я ее как можно галантнее.

С ее стороны разумнее всего было бросить якорь. Однако она, по — видимому, решила, что у нее просто галлюцинации, и быстренько смылась, виляя задом. Чтобы разогнать скуку, я предался размышлениям о том, что вечная женственность и красота не что иное, как глупая выдумка художников и бабников. Психологи придерживаются совсем другого мнения. Я был готов и дальше размышлять на эту тему, но внезапно дверь, на которую я опирался, слегка приоткрылась.

Потеряв равновесие, я чуть было не упал. Обернулся и увидел на пороге ту самую блондинку. Она тоже растерянно смотрела на меня.

— Хэлло! — насмешливо сказал я. — Мне показалось или вы и в самом деле мисс… Серена Сариван?

Я вовремя заткнул ей рот, чтобы она с перепугу не закричала, взял ее на руки и вошел в номер, пнув ногой дверь. Та закрылась с бесшумностью молитвенника, в который тайком заглядывает поп — расстрига, терзаясь угрызениями совести. Дверцы роскошных автомобилей и номеров фешенебельных отелей обладают особым преимуществом — с какой бы силой ты ими ни хлопал, они не громыхают, как ржавый мушкет, а предоставляют тебе возможность ощущать себя джентльменом.

Я донес смертельно перепуганную Серену почти до середины комнаты. Руки и ноги у нее болтались, как у тряпичной куклы, она вся дрожала, как молодая кобылка, которая так и не успела толком разобраться: то ли ее всего — навсего подковали, то ли вдобавок отвели к жеребцу. Страх вырывался из всех ее пор.

Я вдруг обратил внимание, что мы не одни. Номер был обставлен с вызывающей роскошью. Но самой примечательной деталью интерьера оказалось кресло, которое занимал мужчина с седыми висками и остекленевшим взглядом сильно косящих глаз. Правая рука свесилась и почти касалась паласа с желтыми цветами на буром фоне, из нее выпал конверт со штампом отеля. Левой рукой он продолжал сжимать бокал, осколки которого вперемешку с кровью, как лепестки, рассыпались по красной лакированной поверхности журнального столика.

Не выпуская Серену из рук, я развернул кресло с покойником, и он уставился в стену, словно выбирая место для удара лбом. Женщину усадил в другое кресло. Она была сама кротость — настолько я ошеломил ее. Свежевыбритые щеки мертвеца оказались еще теплыми — значит, смерть наступила недавно. К запаху лосьона для бритья примешивался легкий запах горького миндаля и настойчивый — виски.

Я опустился на краешек кровати, достал сигарету и сунул в рот. Серена смотрела на меня таким испепеляющим взором, что я только чудом не обуглился. В пепел я не превратился, однако обжег пальцы о спичку, которую забыл погасить. Как только я затянулся, усердный карлик в моем желудке принялся копать с возрастающим рвением, будто кто-то подхлестывал его. Я скрестил руки на груди. Постепенно с лица Серены сошли ненависть и страх, к ней вернулось самообладание. Я глядел на нее, и сердце ныло от боли. Боль была нестерпимой, но такой долгожданной! Изнуряющей и тем более желанной. Я знавал подобные мгновения, когда страдание приносит наслаждение. Будто злой бес вселился в меня и безжалостно колотил деревянным молотком по моим ребрам. Я был подобен колоколу скорби, трезвонящему во всю мощь.

Слегка потянувшись влево, я включил радио. Передавали "Влтаву" Сметаны. Стемнело, взошла холодная луна. Равнодушно взирала она с высоты на то, что творится на бренной земле. Ночь — стая птеродактилей с волосатыми крыльями — опустилась на фиолетово — синий труп города.

Вдосталь налюбовавшись голубизной контактных линз Серены, я наконец осведомился:

— Неужели от прикосновения твоих рук все живое замирает навек?

Она поджала губы — уж очень оскорбительным показалось ей подобное предположение. Сдернула парик, и рыжая грива рассыпалась по плечам.

— Ты сильно тосковала по мне и постаралась поскорее вернуться, не так ли?

Ее красота, впрочем, как и спокойствие, казались просто бесстыдством. Она явно считала, что я придурок. На моем месте она бы…

Серена печально усмехнулась:

— А ты? Тосковал по мне?

Она скользнула на ту единственную дорожку, по которой я не собирался за ней следовать. Я вздохнул, и горе вылетело из меня в виде колечка сигаретного дыма.

— Я и теперь еще тоскую по тебе. Человек — страшное животное. Одновременно прекрасное и гнусное. Несмотря на то что у меня к тебе нет доверия ни на йоту, я хотел бы услышать, как ты раскаиваешься. Сделай милость — разыграй еще раз

спектакль. Доставь мне удовольствие: я хочу отпустить тебе грехи.

— Прости меня!

— Ты действительно нуждаешься в моем прощении?

По легкому шороху я догадался, что она вынула сигарету из пачки, оставленной мною на столе среди осколков, Я не различал очертаний ее тела, только по огоньку сигареты мог определить, где она.

Я поправил подушки на кровати и откинулся на них. Протянул было руку, чтобы зажечь настольную лампу, но раздумал — всегда легче исповедоваться в темноте. И все же оставил выключатель в ладони, чтобы иметь возможность в любую секунду зажечь свет.

— Почему ты вообразила, что я такой кретин?

— В этом виновата твоя жена.

— Значит, это она наболтала тебе про меня. Когда вы познакомились?

— Пару месяцев назад. Вместе лежали в больнице. Уж она постаралась смешать тебя с грязью. Пообщавшись с ней и с ребенком, я узнала…

— Замолчи!

— …я узнала, что ты в отчаянии, и сразу сообразила, что на все пойдешь ради денег. Когда я обдумывала эту комбинацию…

— Грязную комбинацию.

— Называй ее как угодно. С самого начала тебе предназначалась роль жертвы, и по ходу дела я была не в силах изменить твою судьбу. Как игрок ты можешь меня понять, правда?

— Ты слишком поздно начала взывать к моему разуму. Иногда я задавался вопросом — уж не Юдифь ли имя твое? Ты ни минуты не сомневалась, что имеешь дело с… олигофреном. И ошиблась. Но как игрок я действительно понимаю тебя, поэтому не стоило при моем появлении падать в обморок. Надеюсь, ты не думаешь, что я стану тебя пытать?

Она встала.

— С мужчинами всегда надо вести себя осмотрительно, чтобы не иметь нежелательных сюрпризов.

— Куда ты идешь?

— В ванную.

— Не задерживайся. Общество покойника наводит на меня тоску.

Я зажег лампу, поднял конверт со штампом отеля, валявшийся посреди комнаты, и вынул приятно шуршащий листок бумаги. Так шуршит уведомление о повышении по службе или о прибавке к зарплате. Отпечатанный на машинке текст являл собой подобное уведомление: о переводе в загробный мир.

"Мое имя — Аркадие Манафу. Мог ли я предположить, что муки совести окажутся столь нестерпимыми?.. Я постичь не думал науку смерти…"