Анатолий Манаков - Блуд на Руси

Сэмюэл Коллинз - английский врач,

личный медик царя Алексея Михайловича

с 1659 по 1666 гг.

Показание № 36

Москвитянин от природы сладострастен, а между тем к своей жене не выказывает ни ласки, ни снисходительности: он приносит все в жертву удовольствию и стремится утолять свои грубые постыдные наклонности. Вместе с тем он убежден, что небо за этот грех должно наказывать женщин. Потому, прежде чем лечь с посторонней женщиной, вместо своей жены, он снимает крест, который на себе носит, и не совершает греха в комнате, где висят образа. Если же не может скрыться (от икон), не находя более удобного места, то не будет совершать греха, пока не завесит их. Русский уверен, эта предосторожность избавляет его от небесной кары, и её достаточно, чтоб избегнуть наказания за блуд, прелюбодейство и нечто худшее...

Кроме ложного почитания, которое Русский воздает иконам, он уверен, что разделять ложе с иностранками весьма отягчает грех, но Русской женщине, по их мнению, предаться иностранцу не так грешно по той причине, что если Русская забеременеет, то нет сомнения в том, что она воспитает ребенка в православной вере, тогда как если отец Русский, а мать иностранка, то сия последняя не преминет воспитать его в своей вере.

Москвитянину чужды мягкость и учтивость прочих народов. От того образ жизни и привычки его так странны, что можно подумать, будто он старается отличаться во всем от других...

Нет страны, где бы суд был строже. Наказания, как и в других государствах, пропорциональны преступлениям, но самые даже незначительные проступки наказываются очень строго. Вот в чем состоит наказание бить кнутом. Палач обнажает виновнику плечи, спину и поясницу, затем связывают ему ноги, а руки скручивает позади шеи, над плечами. В таком его состоянии дьяк читает ему приговор, в котором означено число положенных ударов. Потом его бьют кнутом, состоящим из множества маленьких полос из невыделанной лосиной кожи. Эти полоски так жестки и палач бьет так жестоко, что с каждым ударом обнажаются кости... Если же наказание происходит зимою, то кровь в ранах тотчас же замерзает и становится твердой как лед. В подобном состоянии человек представляет собой нечто ужасное, что иностранец, как бы он ни был жестокосерд, не решится взглянуть на него во второй раз. Мне кажется, что Голландец не мог бы перенести подобного наказания и испустил бы дух под рукою палача. Климат ли ожесточает нрав, или Москвитяне отличаются телосложением от других людей, но не заметно, чтобы они больше были растроганы при окончании наказания, нежели в начале. Вместо того чтобы избегать случая впасть в такую же ошибку, они едва избавятся от наказания, как снова добиваются того же.

В 1669 году я видел человека, который ещё не выздоровел, а уже, как прежде, не платил пошлины. Так как я жил у него, то и напомнил ему о том, что необходимо беречь себя и повиноваться указам его величества. Вместо того чтобы послушать меня, он сказал с гордостью: "Э, люди, подобные вам, не должны давать советов. Вы принадлежите к народу трусливому, изнеженному и слабодушному, которого пугает даже тень опасности. Вы ищите доходов только приятным образом и легко достающихся. Наш же народ мужественнее, способнее на великие подвиги и считает за честь покупать самую малую прибыль ценою мучений, о которых вы не посмели бы и подумать. Впрочем, наказание, которое я перенес восемь или девять дней назад, не так жестоко, как вы полагаете. Посмотрите, - сказал он, раздеваясь, - есть ли следы? И стоит ли жить, если трусишь из-за такого пустяка?"

Непоколебимое упорство этого человека лишило меня охоты продолжать давать советы. Между тем, я узнал, что переносить Москвитянам зти наказания помогает, кроме грубого телосложения, ещё то обстоятельство, что они не слывут у них постыдными. К тому же здесь обязанность палача не считается, как в Голландии, гнусною: богатейшие купцы домогаются её и покупают, как доходную и почетную должность.

Эти наказания, как ни жестоки, не слывут бесчеловечными; даже находят, что дешево отделались, если не отсекли ноги, руки или головы, что случается почти ежедневно.

Ан Стрюйс - голландский

парусный мастер, посетил Москву,

Новгород и Астрахань в 1668-1669 гг.

Показание № 37

Царь Борис от доброго усердия повелел раздавать милостыню во многих местах города Москвы, но это не помогало... Приказные, назначенные для раздачи милостыни, были воры, каковыми все они по большей части бывают в этой стране. И, сверх того, они посылали своих племянников, племянниц и других родственников в те дома, где раздавали милостыню, в разодранных платьях, словно они были нищи и наги, и раздавали им деньги, а также своим потаскухам, плутам и лизоблюдам, которые также приходили, как нищие, ничего не имеющие, а всех истинно бедствующих, страждущих и нищих давили в толпе или прогоняли дубинами и палками от дверей. И все эти бедные, калеки, слепые, которые не могли ни ходить, ни слышать, ни видеть, умирали, как скот, на улицах! Если же кому-нибудь удавалось получить милостыню, то её крали негодяи стражники, которые были приставлены смотреть за этим. Я сам видел богатых дьяков, приходивших за милостынею в нищенской одежде...

На дорогах было множество разбойников и убийц, а где их не было, там голодные волки разрывали на части людей; также повсюду тяжелые болезни и моровое поветрие. Одним словом, бедствия были несказанно велики, и Божия кара была так удивительна, что её никто надлежащим образом не мог постичь. Однако люди становились чем дальше, тем хуже, вдавались в разбой и грабежи все более, ожесточились и впали в такое коснение, какого ещё никогда не было на свете. Дороговизна хлеба продолжалась четыре года, почти до 1605 года... Меж тем, в некоторых местностях распространилось моровое поветрие, а затем началась удивительная междуусобная война, самая удивительная от начала света...

По многим причинам, которые понятны умным людям, было бы очень худо, если бы поляки овладели страною. Если бы они завоевали её и снова посадили на престол какого-нибудь царя Димитрия, то они не удержались бы там и одного года, ибо Москвитяне и Русские, отличаясь самостоятельностью и упрямством, которым они превосходят евреев, снова перебили бы всех поляков, а Московия лишилась бы защитников и была бы совершенно разорена. Всемогущий Бог да сохранит её.

Исаак Масса (1587-1635) - голаандский

географ и купец, посещал Москву

в составе торговых делегаций.

Показание № 38

За красносельскими торгашами и московской чернью тогда удобно могли спрятаться сами Шуйские, столкнувшие Годуновское правительство в шуме и смятении уличного грабежа, насилия и пьянства. Уже тогда современники заметили, что, возбужденная политическими мотивами, чернь легко увлекается побуждениями совсем иного свойства и становится опасною для общественного порядка вообще. Переворот 17 мая 1606 года показал то же самое; в действиях черни против иноземцев так сплелись национальные мотивы и низменные инстинкты стяжания, что нельзя было сказать, чем охотнее толпа увлекалась: чувством ли ненависти против иноверцев, или же влечением пограбить их "животы". После двух дней насилий и грабежа эта же ещё не пришедшая в себя толпа была привлечена сторонниками Шуйского к делу царского избрания и своими криками поддержала их мысль поставить на царство князя Василия Шуйского...