Василий Веденеев - Рэкет по-московски

— Не хватает? — Фомину надоело. Знакомая песня, сам прикидывал, где побольше зашибить. Вот и зашиб — ждут теперь около дома некие личности с ножичком.

— А тебе хватает? — с вызовом ответил Потресов.

— Выше ноздрей, — мрачно сказал Юрка. — Слушай, помоги: сгоняй ко мне домой, возьми сумку, костюмчик, рубашки, записная книжка там на столе лежит и в шкафу деньги. Я за хлопоты заплачу, на приличную коляску будет.

— Почему я? — недоуменно уставился на него хозяин.

— Уехать мне надо, — начал Фомин объяснения, аккуратно подбирая слова. — Одна неприятная история получилась. Нет, ты не подумай плохого, милиция меня не ищет, просто нежелательно мне около собственного дома светиться.

— Что-то я тебя не пойму, — подозрительно прищурился Вовка. — Уехать хочешь, домой боишься идти. Вдруг я пойду, а там… — не договорив, он неопределенно покрутил в воздухе рукой и опасливо покосился на дверь кухни.

Юрка открыл рот, чтобы предложить Вовке сотню, но тут вошла хозяйка.

— Поели? — ее тон не предвещал ничего хорошего.

— Да, вот… — жалко заулыбался Потресов.

— Ну, если поели, пусть твой приятель убирается! Нечего мужика с дороги сбивать! — повернулась она к Юрке. — Пошел отсюда! У меня приличный дом, и ты нас в темные дела не путай… Коляску он купит! Ишь, миллионер нашелся!

— Надя, да ты что? Наденька… — Вовка попытался обнять разгневанную супругу, но жена оттолкнула его.

— Хочешь вместе с ним отправиться?

Фомин взял свою куртку. У порога обернулся:

— Спасибо за хлеб, хозяева…

Никто ему не ответил. Хлопнув дверью квартиры он услышал, как звонко стукнула об пол разбитая посуда и высоким голосом заорала жена Потресова.

Спускаясь по лестнице, Фомин с грустной иронией подумал:

«Нет худа без добра — если не удалось заполучить из дома вещи и деньги, то хотя бы наелся до отвала».

Выйдя из подъезда, он остановился — куда теперь?

Сегодня Соломатин решил нанести визит вдове. Зачем вызывать человека к себе, говорить в казенной обстановке, тем более к этому нет пока повода. Есть только не получившие достаточного подтверждения подозрения, а их, как известно, к делу не подошьешь.

В отделении милиции у Коли Рябинина он уже побывал, ознакомился с тонким «делом», полистал страницы рапортов, изложенных специфическим «милицейским» языком. Ничего нового — обыденно, тускло, если факт самоубийства человека может быть обыденным и тусклым.

Служебные документы признают только факты. А они, как известно, упрямая штука — выстроились перед Глебом железной стеной, в которой ни щелочки, чтобы засунуть туда конец рычага сомнений и начать ее расшатывать.

Отступить? К этому Глеб не привык — раз ухватился за кончик ниточки, тяни ее до конца. Пусть Собачкин недовольно косится, пусть лелеет планы очередной «кадровой казни», призванной указать Соломатину его «истинное место». Глеб не отступится. Он давно привык верить капризной даме по имени Интуиция, она частенько отвечала взаимностью и брала в подруги еще более капризную даму, прозванную Фортуной.

Интуиция и Фортуна хорошо, но для достижения успеха надо работать. И Глеб работал. Повидался со старым приятелем, опытным следователем Славой Глотовым, рассказал об обстоятельствах дела и в ответ услышал:

— Бесперспективно… Даже эксгумацию поздно проводить.

Но Глеб не сдался. Ежедневно зачеркивал пункт за пунктом в составленном им плане. Сегодня подошла очередь посещения Филатовых. Как его там встретят?

Открыла сама Нина Николаевна. Соломатин увидел перед собой среднего роста женщину, еще сохранявшую остатки былой привлекательности. Привычно раскрыв удостоверение, Глеб представился.

— Проходите, — она пропустила его в прихожую, заперла входную дверь, прислонилась к ней спиной.

Из комнат вдруг раздался душераздирающий вопль, будто кричал жутко рассерженный человек. Глеб вздрогнул.

— Испугались? — хозяйка презрительно сощурилась. — Не бойтесь, у нас нет привидений. Попугай орет…

В ответ Глеб только сокрушенно развел руками.

Она провела гостя в комнату. Зябко кутаясь в накинутый на плечи тонкий пуховый платок, предложила присесть.

— Боже, как все это надоело… — она отошла к окну.

Подождав, Соломатин осторожно кашлянул, напоминая о себе, — не молчать же он сюда пришел? Или ему специально дают возможность рассмотреть дорогие картины в тяжелых рамах золоченого багета, столовое серебро, хрустальную люстру?

— Не возражаете, если при разговоре поприсутствует друг нашей семьи? — не поворачиваясь, спросила Нина Николаевна. — Я приглашу…

— Воля ваша, — пожал плечами Соломатин. — У меня секретов нет, не знаю, как у вас.

Не посмотрев в его сторону, Нина Николаевна быстро вышла и вернулась с пожилым, среднего роста мужчиной, одетым в отлично пошитый темно-синий костюм.

— Усов Богис Иванович, — представился тот, подав Глебу мягкую руку. Устало и печально посмотрел ему в глаза, немного задержав ладонь Соломатина в своей, ожидая ответного представления. Не дождавшись, отошел к дивану, уселся.

— Ну, спрашивайте, спрашивайте… — нервно потребовала Нина Николаевна, словно присутствие Усова придало ей силы. — Вы за этим пришли, так не молчите! Я уже столько раз рассказывала, что успела затвердить вопросы ваших чиновников наизусть! Теперь человеку даже умереть спокойно не дают, отбирают право распорядиться собственной жизнью…

Снова резко закричал попугай. Перебирая цепкими лапками, прошелся по качающейся жердочке, кося на людей хитрым глазом.

— Извините… — буркнула Филатова и вышла из комнаты.

— М-да, — вздохнул Усов. — Вы должны ее понять…

— Я понимаю, — скучно заверил Глеб. Он уже жалел, что пошел сюда. Разговора явно не получится, не хотят здесь с ним говорить. А может, не с ним лично, а с его службой?

— Женщины переживают острее нас, — снова вздохнул Усов. — Почти двенадцать лет прожить — не шутка…

Он встал, подошел к клетке с попугаем, звонко чиркнул ногтем по толстым проволочным прутьям.

— Ставок нет! — немедленно отозвалась птица и попыталась схватить клювом палец Бориса Ивановича.

— Всех нас переживет, — быстро убрав руку, кивнул на попугая Усов. — Обидно, знаете ли, пустоголовая тварь, а живет, выкрикивает слова, смысла которых совершенно не понимает и… живет! Говорят, он раньше в игорном доме служил, так сказать, для антуража. Ругается, бывает, хуже пьяного биндюжника. Коля его не любил, раздражал он его очень.

— Хорошо знали покойного? — пустил пробный шар Глеб.

— Я? — повернулся к нему Борис Иванович. — Хорошо ли его знал? Наверное… Хотя сейчас, после трагедии, начинаю понимать, как я его знал. Односторонне, что ли? Понимаете, среди других человек часто бывает не совсем самим собой. Все мы играем роли, каждый свою: один — роль удачливого человека, другой — рубахи парня, а Коля… Он был примером. Да, наверное, так. У нас, как ни крути, с личным примером пока весьма туговато. Только в пошлых телесериалах начальники сами понимают в станках или секретари райкомов женятся на передовых колхозницах. А на самом деле? Большинство руководителей даже в дни субботников сидят по кабинетам. Знаю, сам такой, чего греха таить, а Коля действительно хорошо разбирался в производстве, работал, как вол, и других мог заставить. Бездельников не терпел, а такие люди очень скоро наживают себе врагов… Коля в последнее время стал сдавать. Страхи какие-то его мучили.