Е. Мороган - Не надо преувеличивать!

Зрители ждали, не смея перевести дыхание. Темная фигурка у дверей встала на четвереньки, потом, держась за ручку, поднялась во весь рост.

— … черт возьми тех, кто тебя породил… убью, чтоб тебя!..

Какое-то время он трудился над ручкой двери, время от времени стучал в нее кулаком, наконец, пошатываясь, отошел.

— Иди сюда, Замбо… — голос был хриплым и злобным. — Ты все трудишься, бедняга, сторожишь двор… Пью, видите ли, много… Ну и что же с того? На свои пью, не на чужие. Я всю жизнь работал. Все, что здесь есть, сделано моими руками… Возмущаюсь я, потому и пью… А ты оставайся здесь, на своем посту.

Кинув вокруг враждебный взгляд, Петреску выдал последнюю реплику:

— Пусть все видят, кто здесь хозяин! — и устремился в глубь двора.

— У него есть постель в огороде. Спит на лоне природы, на чистом воздухе, — сообщила я, как самый старый и хорошо осведомленный гость семейства Петреску.

— Это ужасно… мои нервы не выдерживают… — всхлипнула Габриэлла. — Пойду приму успокоительное… Подумать только! — настоящее животное…

— Все, негодяй утихомирился, — попытался успокоить ее Барбу. — Я думаю, нам нужно воспользоваться этим и лечь. Ведь — вы не обижайтесь, мадам Олимпия, но в половине пятого молодой Филипп…

И каждый направился к своей комнате, чтобы вернуться к своим более или менее розовым снам, прерванным так грубо…

Луна невозмутимо продолжала свой путь, пока не зашла, в положенное время…

Где-то вдалеке прокричал сыч…

Кто-то постучал в окно — два раза длинно, один раз коротко. Я открыла окно. Мужчина в светлом плаще с поднятым воротником стоял, прислонившись к стене. Обернувшись, он сделал мне знак револьвером. Я накинула на плечи пелерину и шагнула через низкий подоконник. Мужчина ждал меня, играя револьвером. При свете лампочки были видны его суровый подбородок и голубые глаза с жестким, нечеловеческим взглядом. Я пошла вперед, чувствуя спинным хребтом холод револьвера. На краю шоссе, погруженная в тень огромного куста, стояла машина, — серебристый болид странной аэродинамичной формы.

Мы сели сзади, и мужчина вынул белый бинт, который несколько раз обернул вокруг моей головы, плотно закрыв глаза. Мне казалось, что машина идет очень быстро. Через какое-то время она остановилась, я вышла, поддерживаемая крепкой, как сталь, рукой. Несколько раз я спотыкалась о комья земли и камни. Потом сняла с глаз повязку.

И пошатнулась, почувствовав головокружение… вокруг в холодном лунном свете блистали прямые ряды крестов… опять прокричал сыч. Неожиданно совсем рядом с нами возник какой-то силуэт. Человек стоял, прислонившись к изъеденному временем кресту…

— Я вас ждал…

У него был удивительно высокий голос и едва приметный акцент.

— Не спрашивайте меня ни о чем. Я не имею права вам ответить. Вас избрали. Завтра, в 18,30, пойдете на берег. В пятистах метрах от деревни, перед пострадавшим от кораблекрушения катером, остановитесь. Знак: крик сыча, три раза. Вам передадут пакет с инструкциями…

Небесный свод вдруг взрывается в моем мозгу… И я слышу откуда-то, очень издалека: «Не забудьте… 18,30… крик сыча…»

— И это все?

— Все, — мрачно ответил АБВ.

— Выше голову, старик! Возьмем мы и это препятствие.

Я подождал еще с минуту и вдруг взорвался:

— Как ты не понимаешь? Твоя жена взялась за детективы. Представляю себе последствия! Со времен Джеймса Бонда я не читал ничего увлекательнее! Нет, серьезно, позволь мне дать тебе один совет: заставь ее работать, не давай целый день сидеть над книгой… Слыхали? Чехов, Саган… черт знает, до чего она дочитается… Смотри, культура — как оспа, почти всегда оставляет следы.

— А сыч?..

— Яснее ясного: во всех детективах героиню крадут, похищают… берут заложницей. Ей всегда грозит опасность, но, к несчастью, она никогда не погибает…

— Джелу! Ты с ума сошел! А телеграмма?..

— Как, ты не понял всей тонкости ее произведения? И какая адская предусмотрительность: «Здесь произойдет преступление…» Если бы это было прошедшее время, мы простым телефонным звонком выяснили бы все недоразумения. Она это прекрасно понимает! Настоящее время тоже можно было бы легко проверить, потому что то, что для нее было настоящим, для нас оказалось бы прошедшим. Оставалось будущее — не поддающееся проверке и таящее необходимую дозу тревоги…

Он уставился на меня, ошеломленный этим жонглированием грамматическими категориями. Но тут же опомнился и, взглянув на меня искоса, начал:

— А если там все же что-то происходит? Чтобы не волноваться, по-моему, мне лучше всего сейчас же поехать туда. Это просто: поговорим с Джиби, объясним ему что к чему, и я уеду вместо тебя, а ты — через восемь дней, когда придет моя очередь.

Телефонный звонок предупредил суровый ответ, который я намеревался дать своему другу. Мариана, секретарь Джиби, передавала, чтобы я срочно явился к товарищу полковнику Банчу. Срочно? Что могло быть таким срочным? В прошлом году вот так же — тоже в августе месяце, тоже за два дня до отпуска — меня срочно вызвали к Джиби… В результате я ушел в отпуск в октябре!

— Здравия желаю, товарищ полковник! — сказал я, входя в кабинет с максимально возможным для меня в данный момент самообладанием.

— Привет, Джелу! Садись.

Джиби, казалось, был в прекрасном настроении. Об этом говорило многое: он пригласил меня сесть в кресло для важных посетителей, предложил сигарету «Пелл-Мелл» и медовым голосом заботливого дедушки, интересующегося поведением внука, спросил:

— Джелу, чем ты сейчас занимаешься?

Что я мог ему ответить? Что я с головой ушел в репетиции хора или ансамбля народных танцев?

— Ничем особенным, товарищ полковник. Собираюсь в отпуск, вы ведь знаете, через два дня я уезжаю.

Я надеялся, что он оценит тонкость моего ответа. Ласково взглянув на меня, Джиби продолжал тем же тоном заботливого деда:

— Конечно, Джелу. Кажется, к морю?

— Видите ли, я еще не решил, — поспешил я ответить, и моя надежда вновь ожила. — Немного моря, немного гор…

— Да, да, немного моря тебя бы не повредило, — рассеянно ответил он, листая какие-то бумаги.

— Надеюсь, это будет и весело и приятно, — продолжал я, слегка заинтригованный этой внезапной рассеянностью.

— Ты даже и не подозреваешь, как весело, — объявил мне Джиби. — У меня здесь сообщение из Уездного управления Констанцы. Этой ночью в Ваме убили местного жителя, некоего Петреску, Константина Петреску. Тебе говорит что-нибудь это имя?