Сергей Смирнов - Всегда начеку

Он лихорадочно думал, как поступить. Это не первый случай за его службу. Всякое бывало, кажется, а рецептов, годных всегда, нет и не будет. Сейчас не день. Это и хорошо, и плохо. Днем бы он обогнал машину, загородил бы дорогу. На людях, при свидетелях даже пьяный водитель вряд ли посмеет налететь на милицейский мотоцикл. Поймет, что не уйти, окружающие заметят номер. А попробуй-ка сейчас подставить ему мотоцикл. Сомнет — и уедет.

Что же делать?..

Оставалось одно: остановить самосвал любой ценой. Даже ценой жизни своей. Иначе быть беде...

Алексей чуточку отстал от машины, потом снова разогнал мотоцикл, подъехал к самосвалу с правой стороны. Несколько секунд примеривался, уравнивая скорость мотоцикла со скоростью самосвала. Затем привстал, схватился за борт машины, подтянулся и выпрыгнул из седла, оттолкнув ногой руль мотоцикла в сторону.

Теперь он стоял на подножке. Ветер сорвал с Алексея фуражку, стремился сбросить его вниз, под колеса. Позиция у Алексея была крайне неудобной: борт далеко, держаться трудно. С левой стороны было бы удобнее, там бензобак. Но там и шофер, он не даст открыть дверцу. Может столкнуть...

Он откинулся назад, вцепился левой рукой в запасное колесо за кабиной, правой — в ручку дверцы. К счастью, она оказалась незапертой. Однако распахнуть дверь было не просто.

Выход был только один: освободить левую руку, рвануть дверь и бросить свое тело в приоткрывшийся проем. Все решали доли секунды. Если он устоит на узкой подножке, не держась за спасительный борт, не потеряет равновесия и успеет уцепиться за сиденье, он выиграет поединок с ветром. Нет — очутится под колесами...

Алексей помедлил. Второй попытки ему не сделать.

И лежать тогда ему на том самом кладбище, через которое он несколько часов назад проходил. Рано вроде бы. Но третьего не дано. На подножке он долго не удержится. А самосвал надо во что бы то ни стало остановить, пока не случилась беда...

Удалось!

Он крепко ухватился обеими руками за сиденье, подтянул ноги. Только сейчас водитель заметил его, пронзил взглядом и, оторвав правую руку от руля, замахнулся.

Удар, еще удар. Шофер стремился вытолкнуть старшину из кабины.

Алексей не чувствовал боли, не защищался. Он упрямо тянулся к ключу зажигания.

Выдернуть!..

Есть!..

Мотор умолк...

Теперь дотянуться до тормоза, остановить машину!

Ах, сволочь, ты еще сопротивляешься!

Получай!..

Заскрежетали тормоза, машина остановилась. Связав пьянице руки, Баушев сел на его место, развернул самосвал и поехал обратно. Водитель, придя в себя после полученного удара, грязно ругался, угрожал, пытался помешать старшине вести машину.

Алексей слышал его бессвязную речь, ко не понимал слов. Его била внутренняя дрожь, которую он старался подавить. Только сейчас ему стало страшно. Он представил: а вдруг сорвался бы...

Устал, ох как устал! Казалось, что погоня и схватка длились целую вечность, что скоро уже конец его смены.

Взглянул на часы и увидел, что они показывают всего семь минут первого. Сперва даже не поверил, поднес к уху: может, остановились, стукнул их, когда прыгал. Нет, часы шли. Они показывали время правильно. Такое же, как электрические на столбе возле кинотеатра.

Значит, все уложилось в какие-то пять-шесть минут. Баушев усмехнулся, почему-то вспомнил соседа с его любимой пластинкой. Как там поется?

А что, разве не так? Кое-что можно сделать. Вот он за какие-то пять минут, пожалуй, стал старше на год, не меньше. Зато город может спать спокойно, потому что он, Алексей, и его товарищи не спят. Такая уж у них служба...

День был обычный.

Необычным он стал потом, когда этот день и два последующих почти по минутам вошли в память участников истории, о которой я вам расскажу.

Ничего не предвещал этот сентябрьский день, и не знаем мы, было ли у Баженова предчувствие надвигающихся на него событий. Может быть, и не было. Сколько раз приходилось ему идти почти на смерть. Предчувствия замучили бы, и, может, потому их не было.

С утра, начальник Кишиневского городского отдела милиции подполковник Баженов провел короткое совещание, сделал записи в блокноте для выступления в горкоме и начал готовиться к допросу. О том, кого он собирался допрашивать, было известно, что тот скупает золото, но неизвестно, где его хранит... Подполковник листал документы, приговаривая иногда: «Ах ты, голубчик!», открывал стол, доставал конфеты, жевал их подолгу...

Читал о золоте и вдруг вспомнил золотой купол Исаакия, на фоне которого сфотографировал его этим летом подполковник Дудников.

Так вот, листал он эти справки, копии чеков из комиссионки, рассматривал фотографии. Как и положено было, эти оказавшиеся на милицейском столе бумаги отрицали одна другую. Тот, кого подозревали, говорил: «В тот вечер я был в Фалештах и потому с гражданином Н. не встречался», а гражданин Н. говорил: «В тот вечер мне было предложено продать тридцать золотых монет царской чеканки...» Вот фотография задержанного: умные, усталые глаза, губы, тронутые брезгливой улыбкой. Баженов вглядывался в эти снимки, вспоминал строчки, только что прочитанные в деле: «В 1946 году судился за спекуляцию».

Хорошо, ясно работала голова. Баженов любил такие минуты. Он чувствовал, как одна мысль цепляет и тащит за собой другую, и как все это рассыпанное, противоречащее друг другу месиво фактов начинает трудно выстраиваться в логическую цепочку. Тяжелая и в то же время счастливая работа мысли, а в итоге — открытие. Открытие, а не ответ, который можно подсмотреть в конце задачника.

Итак, подполковник Баженов сидел у себя в кабинете, а между тем сейчас он уже был связан с теми двумя, что поднимались в самолет в Чадыр-Лунге.

Эти двое — Караджия и Гудумак. Оба смуглые, оба сосредоточенные, быстроглазые. Если бы, наперед зная, что потом произойдет, взглянуть сейчас на них, то можно было бы заметить, что Караджия держится за старшего, что выражение дерзкой решимости не сходит с его лица.

Газеты потом писали, что 29 сентября 1964 года самолет «АН-2», пилотируемый летчиками гражданской авиации Шевелевым и Байдецким, следовал по маршруту Кишинев — Измаил. В Чадыр-Лунге он сделал посадку и взял на борт двух новых пассажиров. Ими оказались опасные преступники Караджия и Гудумак. Во время взлета, когда самолет набирал высоту, они, силой оружия заставив лечь на пол двух пассажиров, потребовали вести самолет в Турцию. Шевелев, сделав вид, что послушался преступников, развернул машину в сторону Кишинева. Приближался город, и самолет начал снижаться. Тогда Караджия открыл по летчикам стрельбу. Несмотря на ранения, Шевелев продолжал снижение. Гудумак трижды ударил его ножом. Самолет потерял управление и упал на виноградник. Летчики были без сознания, двери машины оказались заклиненными. Но упал самолет так, что бетонные столбики, поддерживавшие виноградные лозы, пропороли брюхо машины, и через это отверстие преступники вылезли и скрылись.