Александер Смит - Мораль красивых девушек

Служанка закрыла рот рукой.

— Ай! Как это плохо, мма! Все заболели. Старую даму все время тошнит. Сын и его жена кричали, держась за живот. Даже мальчику было плохо, хотя и не так, как остальным. Очевидно, еда была плохая.

Мма Рамотсве уставилась на служанку.

— Все?

— Да. Все. Сын кричал, что пойдет прогонит мясника, который продал это мясо. Он очень сердился.

— А его жена? Что с ней?

Служанка потупилась. Ей было неловко говорить об интимных подробностях относительно человеческого желудка, говорить так открыто.

— Она ничего не может удержать в себе. Пробовала пить воду — я ей приносила, — но и вода тут же идет обратно. Хотя сейчас ее желудок очистился, и я думаю, ей стало лучше. Я была санитаркой всю вторую половину дня. То у одного, то у другого. Я даже заглянула в вашу дверь, чтобы проверить, все ли с вами в порядке, и увидела, что вы мирно спите. Я не знала, что вас тоже тошнило.

Мма Рамотсве некоторое время не могла сказать ни слова. Информация, которую она получила от служанки, в корне меняла ситуацию.

Главная подозреваемая, жена, была отравлена, так же, как и старая женщина, которая тоже была подозреваемой. Это означало: либо что яд попал не по адресу, либо что ни та, ни другая не имеют с этим ничего общего. Из двух возможностей наиболее вероятной мма Рамотсве показалась вторая. Когда она чувствовала себя плохо, она воображала, что была преднамеренно отравлена, но так ли это? По здравом размышлении, не ощущая накатывающих волн тошноты, она поняла — смешно думать, что отравительница могла нанести удар так быстро и так открыто, сразу по прибытии гостя. Это было бы подозрительно и грубо, а отравители, как она читала, обычно очень ловкие люди.

Служанка выжидающе глядела на мма Рамотсве, как будто думала, что гостья может принять на себя бразды правления домом.

— Никто из них не нуждается в докторе, правда? — спросила мма Рамотсве.

— Нет. Мне кажется, им всем стало лучше. Но я не знаю, что делать. Они кричат на меня, а я не могу ничего сделать, когда все кричат.

— Да, — сказала мма Рамотсве. — Это нелегко.

Она посмотрела на служанку. «Они кричат на меня». Могут быть мотивы и у других, подумала она, но мысль была абсурдной. Это честная женщина. Открытое лицо, улыбается, когда говорит. Тайны оставляют на лице след, здесь следов не было.

— Не могли бы вы, — сказала мма Рамотсве, — сделать мне чашку чая? Потом, я думаю, вам лучше пойти в свою комнату и оставить их поправляться. Возможно, утром они будут кричать меньше.

Служанка благодарно улыбнулась.

— Я так и сделаю, мма. Я принесу чай вам в комнату. Потом вы можете снова лечь спать.

Мма Рамотсве заснула, но сон был прерывистым. Она то и дело просыпалась и слышала голоса в доме или движение, звук захлопывающейся двери, отворяющегося окна, ночные шорохи старого дома. Незадолго до рассвета, поняв, что больше не уснет, она встала, надела халат и вышла из дома. Сонный пес у задней двери вскочил и подозрительно обнюхал ее ноги; большая птица, сидевшая на крыше, с усилием поднялась в воздух и улетела.

Мма Рамотсве огляделась кругом. Солнце взойдет не раньше, чем через полчаса, но света уже достаточно, и с каждой минутой становится все светлее. Темные очертания деревьев еще неразличимы, но скоро можно будет увидеть ветки и листья во всех подробностях, словно на картине. Это было время суток, которое она любила, и здесь, в этом уединенном месте, вдалеке от дорог и людей, вдалеке от шума, который они производят, красота ее земли представала очищенной. Вскоре появится солнце, и мир станет более контрастным; а сейчас буш, небо, сама земля казались умиротворенными и безмятежными.

Мма Рамотсве сделала глубокий вдох. Как всегда, запах буша, запах пыли и травы тронул ее душу; сейчас к нему еще добавился легкий запах дыма, чудесный, резкий запах, который сам по себе возникает в тихом утреннем воздухе, когда люди готовят завтрак и греют руки у пламени. Она обернулась. Где-то неподалеку горит костер, утренний костер, чтобы нагреть бак с водой, или, возможно, костер сторожа, который провел ночь над кучкой горячих углей.

Она направилась за дом по узкой тропинке, обложенной белеными камнями. Этот обычай переняли у колониальных администраторов. Они белили камни, ограждающие их лагеря и поселения. И так делают по всей Африке, даже белят нижнюю часть стволов деревьев, которые высаживают длинными двойными рядами. Почему? Да потому что это Африка.

Она завернула за угол и увидела человека, сидевшего у старого обложенного кирпичом бака. Такие баки часто встречаются в старых домах без электричества, и, конечно, они необходимы там, где ток получают от генератора. Гораздо дешевле греть воду для хозяйственных нужд в таком баке, чем пользоваться электрическим током от дизельного генератора. Этот бак нагревали дровами, чтобы получить горячую воду для утренней ванны.

Человек увидел, что мма Рамотсве подходит, и встал, отряхивая свои брюки цвета хаки. Мма Рамотсве поздоровалась с ним традиционным приветствием, он вежливо ответил ей. Это был высокий, хорошо сложенный человек лет сорока с небольшим, у него было выразительное, красивое лицо.

— Какой у вас хороший огонь, рра, — заметила мма Рамотсве, указывая на пламя.

— Дрова хорошо горят, — просто ответил он. — Здесь много дерева. У нас дров хватает.

Мма Рамотсве кивнула.

— Значит, это ваша работа?

Он сдвинул брови.

— Эта и всякая другая.

— Да? — тон его ответа заинтриговал ее. «Всякая другая» работа ему явно не нравилась. — А какая другая, рра?

— Я повар, — ответил он. — На моем попечении кухня, я готовлю еду.

Он настороженно смотрел на нее, ожидая ее реакции.

— Это хорошо, — сказала мма Рамотсве. — Хорошо уметь готовить. В Габороне есть несколько очень хороших поваров. Их называют шеф-поварами, и они носят такие особые белые колпаки.

Человек кивнул.

— Я работал в гостинице в Габороне, — сообщил он. — Несколько лет назад. Я был там поваром. Не главным, а одним из младших.

— Почему вы приехали сюда? — спросила мма Рамотсве. Это был удивительный поступок. Таким поварам в Габороне платят намного больше, полагала она, чем поварам на ферме.

Повар вытянул ногу и подпихнул в огонь выпавшее полено.

— Мне это занятие никогда не нравилось, — признался он. — Мне и тогда не нравилось быть поваром и сейчас не нравится.

— Почему же вы этим занимаетесь, рра?

Он вздохнул.

— Это тяжелая история, мма. Ее надо долго рассказывать, а мне придется вернуться к работе, когда взойдет солнце. Но я немного расскажу вам, если хотите. Садитесь сюда, мма, вот на это бревно. Вот так, хорошо. Раз вы спросили, я расскажу.

Я из деревни, вон там, за холмом, милях в десяти. Эту деревню никто не знает, потому что там нет ничего замечательного и ничего никогда не случается. На нее никто не обращает внимания, потому что люди там тихие. Они никогда не кричат и не поднимают шума. Поэтому ничего никогда не случается.